— Сидней, ты жулик, — весело сказал Локкарт, — я бы так не сумел!
— Это приходит с годами, я же ради русских ежедневно рискую жизнью, значит, мне положено довольствие и компенсация, Вот я и беру это. А почему не взять? Пропадет же! Большевики или бандиты всё равно отберут. Так что, с точки зрения христианской морали, все честно.
Они рассмеялись, чокнулись рюмками с водкой. Потом Рейли вышел из кабинета и тут же смешался с пьяной толпой. Локкарт вернулся домой один.
Тридцатого августа 1918 года эсеры ответили на разгром своей партии серией террористических актов. В Петрограде был убит председатель ЧК Моисей Урицкий, в Москве эсерка Каплан стреляла в Ленина и тяжело его ранила. «Если Рейли не прав, то Берзиньш должен воспользоваться ситуацией и проявить себя, самое время, — думал Локкарт. — Завтрашний день, пожалуй, будет решающим в этой политической партии. Кто следующий? В Москве остался Свердлов, в Питере — Зиновьев. Троцкий где-то в пути на своем бронепоезде, остальные не в счет. Эх, какой удобный момент для захвата власти! Где же эти латыши»?
Он лег спать, решив, что завтра обязательно наступит развязка. Так и случилось, ночью Локкарт и сотрудники его миссии были арестованы ЧК.
Глава 30
Локкарта вели по длинному темному коридору здания № 11 на Лубянской площади. Там в бывшем помещении страхового общества размещалась Чрезвычайная комиссия. Он бывал здесь ранее. В апрельские дни, когда большевики ликвидировали притоны анархистов, Локкарта и Роббинса привозил сюда Петерс, тогда еще заместитель председателя ВЧК, и хвастался проведенными акциями.
Тогда иностранцы были желанными гостями, теперь Локкарт — арестант. Его конвоируют двое, прикажут — они расстреляют его, не задумываясь. Конвой остановился у дверей комнаты, после стука приказали Локкарту входить. Тот вошел, перед ним голые мрачные стены, стол, освещенный свисающей с потолка лампой, за столом Петерс. Он был в белой рубашке, которая при тусклом свете отдавала синевой.
— Проходите, конвой свободен!
Они остались одни. Стул был один, и на нем сидел Петерс. Локкарт был вынужден стоять.
— Очень плохо, что Вы оказались здесь, мне очень жаль.
— В чем, собственно дело, — стал возмущаться Локкарт, — по какому праву меня арестовали? Я прибыл в Россию по приглашению Советского правительства. Мне были обещаны гарантии безопасности!
— Дело очень серьезное, — мрачно сказал Петерс, — Вы даже себе не представляете!
— Что я должен себе представлять? Я желаю немедленно говорить с Наркомом по иностранным делам Чичериным!
— Я не желаю слушать Ваши крики. Вы будете отвечать на вопросы, если хотите выйти на свободу.
— Я протестую!
— Вам известна женщина по фамилии Каплан?
— До вчерашнего дня эта фамилия мне ни о чем не говорила. Вы не имеете права допрашивать меня!
— В вашем положении не стоит говорить о правах. Вы воспользовались гостеприимством Советской власти и стали готовить заговор с целью её свержения.
— Я бы попросил выбирать выражения, что значит готовил заговор?
— Это Ваше письмо?
Петерс открыл портфель и достал оттуда записку для генерала Пуля, выданную несколько дней назад Локкартом латышам.
Англичанин похолодел. «Они арестованы и дали против меня показания», — пронеслось у него в голове.
— Вы со своими помощниками пытались подкупить представителей стальной гвардии революции — латышских стрелков. Не вышло, господин Локкарт!
— Я протестую, я не намерен отвечать на Ваши вопросы!
— Для Вас будет лучше сказать правду.
Локкарт молчал.
— Где Рейли?
Молчание.
«Значит, его взять не смогли», — подумал неофициальный представитель. Как здорово, что в Форин оффис придумали эту должность. По крайне мере, он отвечает только за себя и к официальному Лондону отношения не имеет. А значит, претензии на государственном уровне предъявлены быть не могут».
— Уведите, — крикнул Петерс конвойным, — господин представитель Великобритании хочет обдумать заданные ему вопросы.
Локкарт оказался в камере. Грязь и вонь, царившие вокруг, — это всего лишь слова. Чтобы почувствовать атмосферу этой клоаки, надо было туда попасть. Локкарт присел на край лавки, сунул руки в карманы пальто. «Боже мой, в кармане записная книжка с зашифрованными сведениями! Обыщут, найдут, могут расшифровать, тогда конец, — подумал англичанин. — Надо что-то делать!»
Он подошел к двери и стал барабанить по ней кулаками.
— Чего шумишь? — спросил караульный.
— В нужник хочу!
— Ишь ты, потерпишь, не маленький!
— У меня понос, откройте немедленно!
— Попал в ЧК, и сразу пробрало? Слаб, Ваше благородие!
— Извольте немедленно отвести меня в нужник!
— Ну ладно, что мы, не понимаем что-ли? Пошли.
Его провели к отхожему месту в конце коридора, разрешили оправиться при открытых дверях.
— Здесь барышень нет, Ваше благородие, стесняться нечего!
— Спасибо и на том.
Локкарт справил нужду, тщательно подтерся листами с шифрованными записями, спустил их в клозет, наугад нажал ручку слива. Зашумевшая вода уничтожила улики. Теперь он смог наконец-то спокойно вздохнуть.
Рано утром к нему в камеру подсадили даму в черном. Она неподвижно стояла у окна и никак не реагировала на свет нарождающегося дня. Потом Локкарт узнал, что это была Фанни Каплан, которую вскоре большевики расстреляют.
«Нас хотят связать с этим эсеровским терактом. Британский представитель во главе заговора против Советской власти! — ясно увидел Локкарт заголовки завтрашних газет. — Это гнусная провокация! Нельзя дать им ни малейшего повода, надо держаться».
Неожиданно его снова вызвали на допрос. Локкарт приготовился протестовать, но Петерс был краток:
— Вы свободны и можете идти домой.
— Мне будут принесены извинения?
— Не усугубляйте ситуацию, в вашем положении торговаться не нужно.
Локкарт всё понял. Он хотел отправиться пешком домой в Хлебный переулок, благо это недалеко от Лубянки, но пошел дождь, и пришлось крикнуть извозчика.
«Осень началась, — подумал Локкарт, — в России осень всегда ранняя. В октябре в Москве уже снег бывает. Осенью жизнь замирает».
Он не видел Москву всего сутки, но за эти часы город изменился, притих, стал малолюдным. Одни граждане искренне переживали за жизнь раненного эсеркой Каплан Владимира Ильича Ленина и с тревогой читали бюллетени о здоровье вождя, опубликованные в газетах. Другие тихо радовались, надеялись, что Господь избавит Россию от тирана.
