В доме Локкарта ждал полнейший беспорядок. Был обыск, и всё оказалось перевернуто вверх дном. Но самое ужасное было то, что отсутствовала Мура.
— Её забрали в ЧК, — шепотом сообщил дворник. — Спаси Господи! Что творят нехристи!
В тот же день Локкарт получил еще один удар. В Петрограде сотрудники ЧК ворвались в здание посольства с намерением обыскать помещение. На лестнице их встретил капитан Кроми, который исполнял обязанности коменданта здания. Он предупредил гостей, что посольство — это территория Великобритании. Над ним посмеялись. Тогда бравый капитан открыл огонь из револьвера и уложил троих чекистов, включая комиссара. Оставшиеся солдаты начали стрелять в ответ, и славный сын Альбиона нашел своею смерть на ступеньках посольства.
«Кроми, бедный малый, он давно мог уехать на родину, но почему-то остался в Петрограде. Особой надобности в нём не было, зачем было так рисковать?» — размышлял Локкарт. Он не знал, что Кроми вместе с капитаном Чаплиным готовил освобождение Севера от большевиков, перебрасывал туда добровольцев, выводил из строя британскую боевую технику на Балтике, сначала чтобы не досталась немцам, потом большевикам.
Кроми не посвящал Локкарта во все планы, понимая, что близость с большевистским правительством лишает его известного кредита доверия. Всю весну они общались только официально. Летом 1918 года когда неофициальный представитель Великобритании поменял свою позицию, их взгляды сблизились, но не настолько, чтобы быть откровенными. Рейли всегда служил передаточным звеном между ними. Было и еще одно звено в этом треугольнике — Мура. О её взаимоотношениях с Кроми Локкарт тоже не догадывался.
Теперь капитан Чаплин был в Архангельске, Рейли скрылся, Кроми нашел свою смерть, защищая суверенитет дипломатической территории. Триумвират заговорщиков распался.
Локкарт был потрясен известием о смерти военного атташе. Он был возмущен тем фактом, что большевики грубо попрали все нормы международного права и вторглись в здание посольства Великобритании. После ареста Диаманди это был уже второй вопиющий факт нарушения дипломатических устоев.
Но гораздо больше судьбы боевого товарища его волновала судьба Муры, которая томилась где-то в застенках ЧК. За время, прошедшее с момента её приезда в Москву, отношения между ними приобрели характер взаимной привязанности.
Локкарт удивлялся себе: как он мог эту женщину послать весной на опасное задание по сбору в общем-то второстепенной информации? Теперь он чувствовал, что жизнь без неё теряет для него смысл. Он осознавал, что только чувства к Марии Игнатьевне заставили его задержаться в Москве после высадки союзников, конечно и долг тоже, но чувства все-таки на первом месте. И вот теперь большевики придумали изощренную пытку, испытывать Локкарта на прочность, держа под арестом его любимую женщину.
Он направился в наркомат иностранных дел, там посочувствовали и рекомендовали обратиться к товарищу Петерсу.
«Латыш будет меня унижать, но ничего, главное, добиться освобождения Муры. Она ни в чем не виновата, она ничего не знала, — пытался уверить себя британский представитель, — может о чем-то догадывалась, но молчала, зачем это говорить? Она ничего не знала, и всё».
С этой мыслью он сам пошел на Лубянку к Петерсу.
Латыш внимательно выслушал Локкарта, положил в папку лист с заявлением о невиновности Марии Игнатьевны Бенкендорф и тут же достал другую бумагу.
— Хорошо, что Вы зашли, господин Локкарт, у меня как раз имеется ордер на Ваш арест.
— Это неудачная шутка!
— Совсем нет, это действительно так, Вы — глава контрреволюционного заговора дипломатических представителей против Советской власти, Вы изобличены показаниями других задержанных и будете преданы суду революционного трибунала.
В комнату зашли два солдата с винтовками. Локкарт всё понял, он снова попал в западню. Петерс играл с ним, как кошка с пойманной и слегка придушенной мышью, то отпуская её от себя, то снова хватая когтями. Мышь, еще живая, трепетала в кошачьих объятиях, мучилась и умирала не столько от боли, сколько от ужаса за свою судьбу.
Локкарта поместили в комнату предварительного заключения. Днем его не беспокоили допросами, но заснуть было невозможно по причине постоянной смены соседей по несчастью. Это были уличные бандиты, спекулянты, иногда обычная шпана.
Политических заключенных к Локкарту не подселяли. Допросы и суд творились тут же. Следователям хватало получаса, чтобы сломить человека и заставить его во всем признаться. Нет, при Локкарте никого не били, но сама обстановка ужаса от скорой расправы действовала на задержанных совершенно удручающе.
Однажды, во внутреннем дворике Локкарт увидел бывших министров царского правительства. Он хорошо знал их по прежним временам. Щегловитов — бывший председатель Государственного Совета, Белецкий — бывший заместитель министра внутренних дел, Хвостов — также бывший министр внутренних дел. Всех троих под конвоем посадили в машину. Следом во двор вытолкнули плешивого священника. Он упал на колени и зарыдал.
— Кто это? — спросил Локкарт у чернявого молодого человека с хищными глазами и длинным прямым носом, который сопровождал англичанина.
— Протоиерей Иоанн Восторгов, черносотенец, враг трудового народа и всех угнетенных национальностей бывшей империи. Настал час расплаты для этого выродка. Он это заслужил! — неожиданно подробно ответил чекист.
— Куда их повезли?
— Они отправляются в другой мир — язвительно сказал сопровождающий.
Каждую ночь Локкарта вызывал на допрос Петерс. Он был вежлив, но неизменно и настойчиво повторял, что в интересах Локкарта добровольно во всем признаться. Иногда у Петерса возникали ностальгические чувства, и он вспоминал о своей жизни в Англии и о том, каким пыткам подвергался в британской тюрьме.
Локатор молчал, ему было доподлинно известно из секретного досье на Петерса, полученного еще весной, что арестован Петерс был за жестокое убийство полицейских. Гуманные британские законы не позволили осудить его по всей строгости из-за недостатка доказательств. Через пять месяцев Петерс был выпущен из английской тюрьмы. «Сейчас, когда он распоряжается во внесудебном порядке людскими жизнями, неплохо было бы ему вспомнить о собственной истории».
— Вы знаете, я переживаю, подписывая каждый смертный приговор. Ведь это люди. Но они враги пролетариата, и к врагам мы должны быть беспощадны. Вы, Господин Локкарт, не беспокойтесь, внесудебного решения по Вам не будет. Вас будет судить революционный трибунал!
— Я еще раз повторяю, — сказал Локатор, — я лицо неприкосновенное, никто не имеет права меня арестовывать и тем более судить. Это вызовет международный скандал.
— Мы этого не боимся. Кстати, расскажите о вашей любовнице, гражданке Бенкендорф, за которую Вы так хлопотали.
— Она не виновата и совершенно не при чём, Вы держите её в тюрьме исключительно с целью давления на меня, но это ошибка.
