Продолжить мне не дали. Одобрительно хмыкнули, одним движением — словно в танце — развернули меня к себе лицом и нашли губами мои губы. Если я и хотела до этого что-то еще сказать, то сейчас напрочь забыла, что именно. Целовался Серый… о, как он целовался! Меня унесло — в фейерверк ощущений и красок, словно радуга под закрытыми веками, а его руки… ох, до чего же правильно его ладони легли на идеально подходящие под них округлости, и стиснули, еще сильнее вжимая в жесткое, горячее мужское тело…
Я судорожно вдохнула, когда он оторвался от моих губ. Сердце колотилось, в животе разворачивалась тугая спирать желания… нет, потребности. Необходимости! В его руках, в его силе и тепле, в его надежности и восторге… Боже, он опять смотрел так, словно я — единственное, на что вообще стоит посмотреть в этом мире, и он готов делать это вечно. Что ничуть не помешало ему расстегнуть пуговицу на моих джинсах, вжикнуть молнией и запустить ладонь внутрь, на обнаженную кожу бедра.
Так же, глядя ему в глаза — какой в этом кайф, кто бы мог подумать! — я обеими руками расстегнула его ремень, пуговицу, молнию… Едва не задохнулась от ощущения горячей кожи под пальцами…
— Кар-рина… — прорычал он, впиваясь в мои губы, дергая мои джинсы вниз… — Черт! Мокрые…
Он рвано засмеялся, упершись лбом мне в лоб, потянул чертовы мокрые джинсы вниз уже обеими руками.
Чертов прилипший деним не поддавался. Стоял насмерть, как полиция нравов перед стриптиз-баром. И зачем я, спрашивается, надела узкие джинсы-стрейч? Ду-ура… Юбку надо было надевать, юбку!
На середине этой ценной мысли меня снова поцеловали. Жадно, нетерпеливо, с трепещущим где-то в горле рычанием… Черт, да я готова кончить от одного этого!.. Ненавижу джинсы!..
Наконец, мы в четыре руки победили это адское изобретение, и тут сквозь звон водопада и наше тяжелое дыхание послышалось:
— Не отстаем! Все сюда! — учительским голосом через матюгальник.
Глава седьмая
Жизнь полна…
(C) Обломов
Сергей. Накануне ночью
— Слушаю.
— Привет, Петя, — совершенно трезвым голосом сказал Сергей.
Начальник охраны Томбасова сделал паузу: прислушался жизнерадостным звукам на заднем плане. Сергей его не видел, конечно, но образ безопасника появился, как будто тот был перед ним: этот достойный последователь Дзержинского еще и прищурился. Да что там — он и принюхался. Как будто от смартфона может чем-то пахнуть. К примеру, чачей. Отличной, надо сказать, чачей!
— Вы там что? В изумление пьяные?
— Мы? — Сергей даже глаза честные сделал.
— Вы хотя бы беременную Олесю не напоили?
— За кого ты нас принимаешь?
Сергей искренне возмутился. Что они, звери какие? Или самоубийцы? За такое дело Томбасов их всех поубивает.
— Тебе сказать? Или сам догадаешься?
— Слушай, а как ты понял? — стало вдруг любопытно.
Вроде бы лыко он пока вяжет — только ноги как-то ходить отказываются, а голова, на самом деле, ясная. Да и с речью нормально. Он же профи, что ему какая-то чача.
— Ты меня Петей называешь, только когда пьяный, — с удовольствием ответил начбез.
— Никогда не замечал.
— Поэтому ты поешь. А я — охраняю. И блюду, — со сдержанной гордостью заявил безопасник, и где-то на заднем (воображаемом) плане послышалась трогательная мелодия из «Семнадцати мгновений весны». — Так что ты хотел, Сережа?
— Крузак на завтра.
— Ты изменишь своему мотоциклу?
— Байку!
— Да без разницы.
— Мне надо что-то повышенной проходимости.
— Хочешь, самосвал подгоним? — заботливо-заботливо поинтересовался Петя. — Барышня твоя будет под впечатлением.
— И все-то ты про всех знаешь, — фыркнул Сергей, невольно представляя сверкающую глазами рыжую бестию за рулем КамАЗа. Рыжей бестии очень пошло.
— Даже комментировать не буду. И с тебя бутылка, кстати.
— За крузак?
— За конспирацию. Лев не позже чем завтра начнет выяснять, где ты обитаешься. Тебе дорогие гости нужны?
Сергей зажмурился и головой помотал. Гости в Головинке, да боже упаси! Рыжая бестия его ж тогда безо всякого самосвала раскатает. Под асфальт. Чтоб не звиздел на тему «я скромный бизнесмен, никакой эстрады, зуб даю».
— Чачей возьмешь? — вздохнул он, признавая трудность и опасность на первый взгляд невидимой службы Пети. Бормана на него нет.
Глумливый смех был ему ответом. И короткие гудки.
Потом Сергей долго прощался с парнями, тоже ставшими благодушными и веселыми, несмотря на тяжелый концерт. Потом выносил мозги охране, умоляя аккуратно перегнать байк от концертного зала к коттеджам, где за ним так и остался номер. Потом допрашивал бритого наголо шкафа, умеет ли тот ездить на байке. И под конец пытался уехать, не отдав ключи.
— Сережа, достал! — рявкнул на него Петр… Не называть его Петей, а то поймет, насколько бас не трезв. Не называть!
Они влетели в тихую и пустынную Головинку ближе к часу ночи. Он с Петром Иванычем на крузаке, парни из охраны на «Армаде». Грозно прорычали моторами, хищно и тревожно ослепили дальним светом не спящих еще туристов. Скорость, правда, пришлось сбросить — улочки кривые и узкие. Деревня как она есть.
— И вот где тут взять ресторан? — вздохнул Сергей. — Представляешь, я должен теперь завтрак. И ужин. Наверное, и обед. И! Сосиску. Сосиску — так точно.
Розовую, толстенькую сосиску, которую рыжая бестия будет есть у него на глазах. Жмуриться от удовольствия. Облизывать губы… И зачем только он об этом подумал? Теперь бы развидеть и успокоиться.
— В общем, как земля колхозу. Хорошее начало романа, — рассмеялся Петр Иванович, бессовестно заметив его вполне однозначную реакцию. — Ладно. Ромео.
Точно, Ромео. Даже жаль, что чачи было маловато. Уж точно недостаточно, чтобы он среди ночи лез к ней на балкон.
— Документы в бардачке, — продолжал Петр Иваныч. — Весь комплект. Монтировка под сиденьем.
— Классика, — вздохнул Сергей.
Шекспир, мать его. Ромео с монтировкой. Это уже какой-то Гершвин получается. «Вест-Сочинская история». Может, спеть ей под балконом? Гершвин у него отлично звучит, даром что бас, а не тенор…
— А то. Рацию дать для связи?
Сергей фыркнул. И Пете, и размечтавшемуся себе.
— Слушай, я на водопады, а не на спецоперацию все-таки. Ты еще мне калаш в багажник запихай. Вот гайцам радости-то будет.
Петр Иванович отчего-то грустно улыбнулся, похлопал его по плечу.
Сергей на несколько мгновений прикрыл глаза. Длинный был день. И как-то не заметил, как они остановились.
