— Ты его не пускай никуда, — попросила княгиня Чекмая. — Тебя-то он послушает.
— Не пущу, — ответил Чекмай. — Пусть сперва исцелится. Но от него и хворого пользы больше, чем от иного здорового детины. Оглоблей махать — большого ума не надо. А твой муж, и сидя в Мугрееве, много может совершить.
Чекмай провел с князем несколько дней. Это был отдых, но и не истинный отдых: они каждый день беседовали, и выяснялось, что чего-то не знает князь, и приходится объяснять, а чего-то не знает Чекмай. Княгиня Прасковья следила, чтобы такие беседы получались не слишком долгими. Матушка Чекмаева усадила комнатных девок за работу — затеяла подарить сыну две новые рубахи и к ним порты. Сестрица Аксинья была отдана замуж в Муром, повидаться с ней не удалось, хоть и хотелось — Чекмай до сих пор не видел своих племянников.
Про странную затею нижегородцев оба молчали.
Но однажды вечером князь задумчиво сказал:
— А знаешь ли? Надо бы съездить в Нижний Новгород, поглядеть, что там творится.
Чекмай понял вопрос: князь хотел знать, точно ли собирается новое ополчение. И еще: присоединились ли к Новгороду иные города. И еще: кто там главные зачинщики.
Но он не стал затевать беседу. Князь еще не был к такой беседе готов.
— Поеду, — сказал Чекмай. — Потом вернусь.
— Буду ждать.
Через день Чекмай с утра натянул поверх новой рубахи кольчугу, велел конюхам седлать своих коней, матери — чтобы собрала сколько требуется пропитания, уложила в мешки. И пошел прощаться.
— Господь с тобой, — сказал князь и с трудом встал — на одну лишь левую ногу, правую берег. Они обнялись.
На столике со снадобьями лежали заранее подготовленные деньги — столбик монет, завернутый в бумажку.
— Возьми, понадобятся, — велел князь, и Чекмай беспрекословно взял.
— Вот что еще. Ты знаешь, что поляки весной сожгли Холуй, — напомнил он князю. — Холуяне живут в лесу, статочно, вырыли землянки. Боюсь, что есть им там нечего. Вели, чтобы им свезли хоть мешка два — муки и круп.
— А как прикажешь их искать на болотах? — улыбнувшись, спросил князь. — Они ведь прячутся.
— Да очень просто. Они там, где поворот на Холуй, держат караул. Сидит парень на дубу, снизу не видать, и орет оттуда, чтобы проезжие крестились и «Отче наш» читали. Видно, у них там придуманы знаки для оповещения.
— Хоть Холуй и не в моей вотчине, но помогу, — сказал князь. — Ступай, найди моего ключника Тимофея, скажи — пусть пошлет человека с мешками. Ну, с Богом!
Чекмай быстро вышел из опочивальни.
Тимофей не больно обрадовался такому приказанию, но подчинился.
— И пусть холуянам скажут: князь-де Пожарский их пропитанием жалует. Понял?
— Как не понять…
Глава 13
Ефимья
Настасья отдыхала в покоях Ефимьи душой и телом. Присмотр за тремя голосистыми девочками ей был в радость, рукоделия — тоже. Разговоры о нарядах и украшениях, о тонких чулочках и жемчужных запястьях, споры о подборе ниток для лицевого шитья — все это были маленькие, но так необходимые женщине радости. И еще Ефимья стала просить ее петь.
Акулина служила посредницей между мужскими хоромами и женским теремом. Когда она уходила — становилось как-то веселее. Но вот ее вызвали, она ушла — и чуть ли не сразу вернулась.
— Идем, Настасьица, тебя Артемий Кузьмич кличет.
Настасья быстро надела кику, повязала богатый убрусец, на концы которого было нашито с полфунта мелкого жемчуга, и беспрекословно пошла за Акулиной.
В покоях, куда ее привели, сидели Артемий Кузьмич и двое незнакомых мужчин. Третий стоял — видно, сесть при Анисимове ему и на ум бы не пришло. Он был в старом подряснике и черной шапочке.
Настасья встала, опустив глаза, чтобы не таращиться на чужих.
— Садись, Настасья, — велел купец. — И не бойся, мы лишь кое о чем тебя спросим. И ты, Акулина, рядом сядь, чтобы ей не так боязно было.
Женщины сели на лавку и чинно сложили руки на коленях.
— Ты, Настасья, когда жила при свекре, поди, дружилась с его женой Авдотьей. Годами вы почти равны, жили вместе, приходилось как-то ладить. Сейчас у нас неладное стряслось — Авдотья пропала, и с дочками вместе, и с их мамкой. Кузьма Гречишников к ней жену посылал — та вернулась и доносит: в горнице пусто, одни лавки да стол. А перед тем Авдотью обокрали, все ценное вынесли, и что для дочек заготовлено в приданое — тоже. Гречишниковы знали, да мне не сказали. И вот она куда-то ушла. Что скажешь?
— Да я не знаю, Артемий Кузьмич…
— Знать это ты не можешь. Кабы заявила, будто знаешь, я бы тебя дурой назвал. А ты умница. Ушла она довольно давно, и Гречишниковы стали ее искать, да не отыскали. Вологда — не Москва, да и тут есть где спрятаться. У меня других хлопот довольно. А вчера приехал с Москвы ее брат, прямиком ко мне и спрашивает: где сестра? Тут-то я и схватился за голову. Вот он, братец, сидит, ждет… Никита Юрьевич, подожди, она стесняется…
Настасье стало любопытно — никогда Авдотья ни о каком брате не поминала. Она исподтишка взглянула на мужчину в богатом лазоревом кафтане и обомлела.
Он был не так хорош собой, как бывают двадцатилетние кудрявые и румяные молодцы. Ему было уже за тридцать, черты лица стали суховаты, темные глаза смотрели строго и как-то свысока — словно бы он собрался повелевать и карать за ослушание. Во взгляде были сила и власть. И Артемий Кузьмич тоже это чувствовал — явно старался угодить московскому гостю.
В Настасьиной жизни кудрявых молодцов не случилось — ее рано отдали за Михайлу, а мужу краса ни к чему, Настасья сейчас и не могла бы сказать, каков он был с лица. Был — и того довольно. А этот…
Она вдруг представила себе, как он едет на статном аргамаке в богатой сбруе, одной рукой держит гремячие цепи, что вместо поводьев, другой молодецки уперся в бок, на нем шапочка с отворотами и золотой запоной — набекрень, русые волосы из-под нее выбиваются, смотрит взором соколиным. Сокол!.. Ясный сокол!..
— Ну, подумаем вместе, Настасьюшка, — продолжал Артемий Кузьмич. — Ты одна знаешь, какова нравом Авдотья. Отчего она могла сбежать и куда могла направиться?
— Погоди, Артемий Кузьмич, дай Настасьюшке с духом собраться, — попросила Акулина. — Тут чужие люди. Ей стыдно при чужих говорить. Мы посидим, умных речей послушаем, она освоится…
— Пожалуй, так. Сидите, — позволил купец. — Вон туда отойдите, там под окном лавка, потом позову. Матюшка! Не ты ли Авдотье лишнего наболтал? Не ты ли ее испугал? Что, коли она догадалась? Встань перед нами и говори!
Акулина отвела Настасью, куда велено.
— Ты молись про себя, чтобы Господи вразумил, — тихонько посоветовала она. — Сумеешь Артемию Кузьмичу услужить — так отблагодарит, как тебе и не снилось.
