Когда баба стала кашлять и хрипеть, Митька обрадовался чрезвычайно. Он еще немного подержал ее на своем колене, поскольку не знал, вся ли вода из нее вылилась. А потом осторожно усадил и опять уставился на лицо. Оно было знакомо, но как-то странно знакомо — ни имени, ни прозвания бабы Митька не мог вспомнить.
— Ну, как, тебе полегчало? — спросил он.
Она снова закашлялась, и Митька даже удивился: до чего обычный кашель может изуродовать лицо. А потом она сказала:
— Лучше бы ты меня не вытаскивал…
— Так ты нарочно с моста бросилась?
Она промолчала.
— Ты кто такова?
Ответа не было. Баба стала молча выжимать длинные косы. Митька отвернулся — две косы, замужняя, смотреть на ее волосы нехорошо, грех. Да и добровольно топиться — тоже грех…
И тут он вспомнил!
О том, что в анисимовских хоромах проводятся подозрительные совещания, он знал от Чекмая. Случалось, вместе с Чекмаем зимней ночью выслеживал гостей Артемия Кузьмича. И то, что женщина, разъезжавшая в колымаге, принадлежавшей Анисимову, вместе с его красавицей-женой, вдруг оказалась чуть ли не на дне Вологды, было плохо…
Лучше всего было бы доставить ее к Чекмаю. Но тот уехал к своему воеводе, и неведомо, вернется ли в Вологду; во всяком случае, скоро его не ждали.
Затем — можно бы отвести к Глебу, тот знает о Чекмаевых тайных делах и придумает, что тут можно сделать. Но для того нужно бабу переправить через реку, то есть — вернуться к мосту. Или же раздобыть лодку.
Наконец в Митькину голову пришла мудрая мысль. Баба явно попала в беду. Может статься, сам Анисимов и приказал столкнуть ее в реку. И, значит, нужно поскорее ее спрятать. А где? А отчего бы не в Козлене? Благо идти туда недалеко.
— Вставай, — сказал Митька. — Пойдем отсюда.
— Куда?
— Я уж знаю — куда.
На самом деле Митька еще не знал, где может укрыть свою утопленницу.
— Куда я пойду такая — простоволосая…
Митька крепко задумался. Нужно было раздобыть хоть какую тряпицу — обмотать утопленнице голову. Идти насквозь мокрым на торг он не мог. Ежели эта горемыка должна прятаться от Анисимова — то лучше бы не появляться на торгу насквозь мокрому человеку, которому вынь да положь бабий волосник и к нему хоть какой плат или убрусец. Настолько Митькиного соображения хватило.
— Пойдем задворками, — решил он. — Ну, вставай.
Место он присмотрел отменное.
Это была колокольня Покровского храма, где в нижнем ярусе он встречался с попом Филиппом за шахматной доской. А сверху были еще два яруса, куда в промежуток между утренней и вечерней службами никто не лазил. Да и не всякий день Степанко сзывал колоколом прихожан на молитву.
Водворив в колокольню женщину и попросив ее дождаться, Митька спустился к Вологде и переплыл на зареченскую сторону. Там он огородами пробрался к избе, которую снимали Глеб и Ульянушка.
— Господи Иисусе! — воскликнула Ульянушка. — Ты же за соломой пошел!
— Не дошел, — сказал Глеб. — А может, солому теперь, как коноплю, в реке вымачивают?
— Глебушка, вели жене дать мне сухие портки, — попросил Митька. — Все расскажу, только сперва обсушусь.
И он действительно честно рассказал все — начиная со встречи на Ленивой площадке.
— Ох, жаль, Чекмая нет, — сказал Глеб. — Он бы догадался, что с той бабой делать. Как ее хоть звать?
Митька развел руками — ему и в голову не пришло задать этот простой вопрос.
— Настасьей ее звать, — вместо Митьки ответила Ульянушка. — Она ко мне на Ленивой площадке подбегала, в гости зазывала. Чекмай бы подтвердил — он ее видел и в гости ходить не велел.
— Настасья? Уж не Гаврюшки ли нашего матушка?
— Она самая.
— Мать честная!
Все трое сошлись на одном: срочно требуется Чекмай, а где его взять?
— Стало быть, она сидит на колокольне мокрая? — спросила Ульянушка. — Вот что, Митенька, к ней пойду я. Мне она больше расскажет, чем тебе.
И Ульянушка ушла за холщовую занавеску — вытаскивать из-под кровати короба с одеждой.
— А я как же? — спросил Митька.
— А ты пока что сиди здесь, — сказал Глеб. — Люди видели, как ты ее из воды вытаскивал. Статочно, тебя будут на правом берегу искать. А ты пока денек-другой поживи на левом.
— А коли видели, как я обратно реку переплывал?
— Так то уже позже было, когда ты Настасью на колокольне поселил. Эх, как бы Чекмаю весточку подать?..
Митька вздохнул: поди знай, куда Чекмая понесло после встречи с воеводой…
— Пойду я, Глебушка, — сказала Ульянушка, уже готовая в путь, с узелком в руке. — Дай мне хоть три деньги полушками, мало ли что.
— Ты там берегись, — тихо попросил Глеб.
И она, не стесняясь Митьки, поцеловала мужа в губы.
Глава 15
Настасьины мечты
Ульянушка и в девках была довольно бойка. Не боярышня, не княжна — посадская девица, которая может и без матери с мамками и няньками, одна, пойти на торг и в храм Божий, сумеет дать отпор языкастому молодцу, а понадобится — выползет на волю, обдирая бока, через банное оконце.
Смущало ее одно — в Козлене она никогда не бывала, как незаметно подойти к церковной колокольне — не знала. И время поджимало — того гляди, пономарь Степанко, исполнявший также послушание звонаря, полезет наверх — бить в колокол.
Но, видно, Настасьин ангел-хранитель, которому в этот день уже пришлось потрудиться, решил не улетать слишком далеко от подопечной, что сидела в мокрой рубахе на колокольне. Ульянушка опередила Степанка и негромко позвала снизу:
— Настасьюшка! Настасья! Я тебе сухую рубаху принесла!
Настасья затаилась. Ульянушка испугалась — не сбежала ли перепуганная баба куда глаза глядят? И она сама полезла наверх.
Оказалось — Настасья сидит на узенькой лестничной ступеньке в одной рубахе, распашница дорогого скарлатного цвета и пестрая душегрея сушатся чуть повыше.
— Не признала? — спросила Ульянушка. — Я тебе поклон от твоего Гаврюши передавала. И на Ленивой площадке ты ко мне подходила — помнишь?
— Помню…
— Вот тебе рубаха, переоденься. И сарафан я принесла — хоть и холщовый, да сухой.
Настасья ничего не ответила. Хотя полагалось бы поблагодарить. Ульянушка поняла — стряслось неладное.
— И я, и тот Митрий, что тебя из реки вытащил, — мы все тебе лишь добра желаем, — сказала она. — Давай-ка вместе подумаем, где тебя спрятать, пока не вернется один человек, а он уж решит, как дальше быть. Но ты для этого расскажи, как вышло, что ты в воду бросилась.
