— Бес бы их побрал…
— Если не удастся собрать наше ополчение, то Москву освободит английское. А из Англии, сам знаешь, морем везут и оружие, и свинец… Потому князь меня сюда и послал — он не поверил, что простой люд может сам собраться, что-то решить, раздобыть деньги, нанять кузнецов, купить лошадей. Я должен был понять, можно ли верить отцу Онуфрию, отцу Марку да Ивану Кольцову.
— Верить-то им можно, да только денег у нас маловато, — честно признался Кузьма Минич. — Купцы, сам знаешь, народ скуповатый, вынимать деньги из дела никто не хочет. Довольно уж и того, что дали средства Ляпунову да послали ему ратников. А теперь у них вологжане постараются деньги выманить. Но знаешь ли что? Я вещий сон видел. Уж и поверить боюсь — вдруг сон обманет? Может, оттого мне померещилось, что я о нашей беде думать не перестаю.
— Сказывай.
Чекмай знал — в ином сне больше правды, чем наяву, услышишь и поймешь.
— Мне святой протопоп Сергий Радонежский явился.
— И ты его сразу признал? — удивился Чекмай.
— У нас в храме образ висит — так он был точно таков. И святой сказал так: будет казна, будут ратные люди, чтобы освободить Москву, но старшие люди за это дело не возьмутся, а возьмутся младшие. Такие были его слова, я запомнил — как ежели бы наяву услыхал.
— Дай Бог, чтобы сон оказался вещим. — Тут Чекмай перекрестился. — Деньги на ополчение есть в Вологде — те, что сейчас собирают московские и английские купцы. Я даже догадываюсь, где они хранятся. Сколько-то следует ждать от английского короля. Как бы их взять? Что скажешь, Кузьма Минич?
— Много ли у тебя в Вологде своих людей? — спросил тот.
— Мало. Я там тайно промышлял. И у князя войска нет. Никого мне дать не может.
— Я вот что знаю — новгородцы от твоего князя не отступятся, — сказал Кузьма Минич. — Сейчас к нему новое посольство собирается. Возглавит его сам архимандрит нашего Вознесенского Печерского монастыря Феодосий. Будем умолять, пока князь над нами не сжалится. Больше повести рать на Москву некому.
— Сам знаю, что некому…
Мужчины помолчали. Чекмай грыз баранью косточку, выбирая последние волоконца мяса. Кузьма Минич крутил в пальцах крышку от серебряной солонки. Пальцы сами сперва погнули ее, потом выпрямили.
— А что, не заключить ли нам сделку? — вдруг спросил он. — Я человек торговый, я по-простому думаю и говорю.
— Хочешь перед постом последнее мясо мне продать? Ты ж можешь сбыть его татарам, — усмехнулся Чекмай.
— Да пропади оно пропадом, то мясо! Можешь ли дать мне знак, по которому князь поймет, что я — от тебя?
— Знак у нас есть. Князь крещен Кузьмой, но именем этим его никто и никогда не звал, а дали отец с матерью мирское имя — Димитрий, в честь святого Димитрия Солунского. И князь его считает своим небесным покровителем. Я когда по его приказаниям ездил — всегда образок святого Димитрия с собой брал. Поглядишь ему в очи — вроде бы с князем посоветуешься. Ежели поедешь в Мугреево — образок выменяй и с собой захвати. Другого знака нет. И мое прозванье, которое мало кому известно.
— На том благодарю. Глядишь, и пригодится. А сделка такая. Я дам тебе людей, что тайно придут в Вологду. Оружие, кони — все, как следует. А ты раздобудешь для нас, новгородцев, те деньги, что собрали купцы для своего ополчения, и мы тут начнем созывать свое. Что, хороша сделка? По душе?
Чекмай расхохотался.
— И точно, ты — торговый человек и на хитрости горазд!
— Так не схитришь — не наживешься! — И Кузьма Минич тоже расхохотался. — Есть у нас молодцы, которые не прочь колонтари нацепить, шлемы на головы вздеть и сабельками помахать. Мы с отцом Саввой — есть в Новгороде толковый протопоп Савва, — когда сюда пришло послание от патриарха Гермогена, уже пробовали народ поднять — за веру, за Отечество. Так галдеть — все горазды. Но я кое-кого на примете держу.
— Придумал ты это замечательно. Сколько времени потребуется, чтобы собрать отряд?
— А сколько человек тебе надобно?
— Десятка три, — подумав, ответил Чекмай. — И рублей десять — чтобы их по углам рассовать и кормить до того часа, когда потребуются.
— Сколько думаешь взять добычи?
— Английские купцы богаты. И московские, что в Вологду убежали, не нищие. Там не тысячи рублей, а десятки тысяч будут.
— Десятки-то и нужны.
— Как ими распорядишься?
— Слушай…
И Кузьма Минич заговорил о деньгах и о ценах с большим знанием дела. Видно было, что у себя в голове он уже вовсю собирал рать и готовил все, что нужно для военного похода. Чекмай слушал внимательно, почти не перебивая.
— Но я хочу не только деньги взять, — сказал он, когда Кузьма Минич замолчал. — Думаю, в Вологду привезут хорошее оружие.
— Может, и пушки? У нас одиннадцать кузниц, копья и сабли скуем, но не каждый кузнец умеет в литейной яме пушку отлить, да такую, чтобы ее при первом выстреле не разорвало.
— Да, тут мастерство потребно, — согласился Чекмай. — Я знаю, где будет спрятано английское оружие. Подожду малость, пока там еще прибавится, да и заберу. Когда людей будешь посылать, научи их — пусть сперва придет в Заречье от них человек, остальные подождут в лесу. Лесов, слава богу, вокруг Вологды хватает. Сейчас там можно жить, не замерзнут. Он спросит в Заречье, где изба богомаза Глеба, и придет — как будто образ своего святого заказать. Образ же — святого Димитрия Солунского.
— А ты сам где будешь?
— Я отсюда возвращаюсь к князю. Должен ему донести, что видел в Новгороде. Про тебя рассказать должен. И когда я приплетусь в Вологду — одному Богу ведомо. Так что нужна еще одна верная примета, может же так случиться, что кто-то из вологжан именно в это время пожелает себе образ Димитрия Солунского, так не вышло бы недоразумения.
— Понятно. А ты грамотку напиши, — предложил Кузьма Минич.
— Можно и грамотку. Но коли случится, что богомаза дома нет, а есть его жена, от грамотки будет мало толку. Богомаз наш может на несколько дней уйти — подрядиться в обители образа поновлять.
— Да, с этим беда. Всем моя Татьяна Семеновна хороша, а читает — спотыкается, не те слова выговаривает. Не дается бабам чтение, а письмо — тем паче, — согласился мясник. — Как подумаешь, что им все приходится в уме держать, все цены, все припасы, и как что жарить да парить, — так поневоле пожалеешь. А вот что! Бирки!
И, видя, что Чекмай не понимает, Кузьма Минич объяснил:
— Это старый способ. Когда двое неграмотных о чем-то сговариваются, берут палочку, наподобие лучины, и делают зарубки. Скажем, ты мне десять мешков пшена должен — и вот десять зарубок на бирке. Потом ее раскалывают надвое. Возвращаешь ты мне пшено, прикладываем твою бирку к моей — десять? Десять, та самая бирка. Считать-то богомазова жена умеет?
