Там росли две просторные избы из еловых бревен. Раб Божий Борис с перепугу ставил их — словно на века, и таковы, чтобы выдержать осаду татарской орды. Срубы для подклетов возвели на каменном основании, для которого целый день возили тремя телегами валуны. Плотники работали споро, было их много — пятеро, да еще двое бревна таскать помогали, топорами они махали быстро и метко, за три дня подвели первое жилище под крышу.
— Что там у вас затевается? — спросил Митька Мишку-прядильщика.
— Новых мастеров ждут. Как придет судно из Англии, тут же их на струги — и сюда доставят. Видно, хозяин хочет вдвое больше канатов свивать. Да только…
— Что — только?
— Мастеров-то будет много, а новых прях нанимать не стали. Сейчас-то все рассчитано, а потом — как?
Митька задумался, а ночью вместо того, чтобы спать, удрал от Ивашки и побежал к Глебу, рассказывать об избе для новых мастеров.
Глеб выслушал и почесал в затылке.
— Канатчики, говоришь? Сдается, они из тех портных, что шьют под мостом вязовыми дубинами.
— Письма-то помнишь, Глебушка?
— Как не помнить… Чекмай запропал! Где его бесы носят?!
Догадаться, что князь послал Чекмая разведывать, как собираются подымать ополчение в Нижнем Новгороде, Глеб не мог.
— Вот что, Митенька, — сказал он. — Ты тому попу Филиппу скажи: образа в его храме поновить бы надобно, а у тебя на примете богомаз, что недорого возьмет.
При этом он покосился на занавеску, за которой уже спала Ульянушка.
— Сказать-то скажу, — Митька покосился на ту же занавеску. — Да только я-то на свете один, как перст, помру — и плакать некому…
Глеб вздохнул — намек он понял.
— Ничего, Митя, Бог не выдаст — свинья не съест. А я там должен быть. Не бойся, я осторожен…
— На что, Глебушка? Я сам все, что надобно, увижу и тебе перескажу. И верно Ульянушка сказала — вид у тебя слишком умный. А я… Да коли я на паперти петухом закричу, никто, поди, и не удивится…
— Нет, ты сделай так, как я сказал, а дальше — на все Божья воля. Коли твой поп скажет, чтобы ты привел богомаза, я приду. Нет — стало, не судьба, иное придумаем. Скорее бы Чекмай приехал!
Больше Митька с Глебом не спорил.
О богомазе он сказал отцу Филиппу дня три спустя, и очень осторожно. Нарочно для того, чтобы батюшка отнесся к предложению благосклонно, Митька показал ему хитрый способ так поставить шахматного коня, чтобы он сразу двум фигуркам угрожал, ему же — ни одна.
— Да, это ты верно подметил, — проворчал отец Филипп. — У нас в деисусном чине у Иоанна Предтечи левая нога отчего-то облупилась, а правая трещинами пошла. И у апостола Петра риза, прости Господи, какая-то пятнистая сделалась, отчего — не ведаю… Конь, стало быть, глядит сюда и сюда. А коли я туру вот этак передвину?
Митька уже и сам был не рад, что приохотил батюшку к шахматам.
Когда он привел Глеба, отец Филипп показал пострадавшие от времени и невесть от чего еще образа, они столковались, и Митька, схитрив (а хитрил он редко — большой нужды в этом не было), намекнул батюшке, что богомаз тоже горазд в шахматы сразиться. Оставив их в колокольне с шахматной доской, Митька пошел на паперть к Ивашке, убедился, что тот исправно сидит в лохмотьях и тянет руку за подаянием, а сам поспешил к нему домой.
Избенка, крытая свежей соломой, уже не требовала, чтобы кто-то непременно возился на крыше, но Митька залез.
Оттуда, с крыши, была видна река, а на реке он заметил большой насад, который тащили и лошади, и бурлаки. Насад медленно полз вверх по течению, а на мешках с товарами под навесом сидели мужчины с короткими бородками и очень веселились, разглядывая строения по обоим берегам. Всех их Митька сверху не разглядел, да и незачем было. Он ждал гостей, которые должны были прибыть из самой Англии, и, кажется, дождался…
Спорхнув с крыши, Митька помчался в Рощенье и оттуда — к Насон-городу. Река в этом месте делала петлю, и он, даже идя неспешно, мог бы прийти к одной из пристаней одновременно с насадом.
Как оказалось, не один Митька ждал это судно. Из ворот канатного двора выехал верхом раб Божий Борис и поскакал туда же, к Насон-городу, встречать дорогих гостей. Он обогнал Митьку уже у самого кремля.
Пристань в ту пору, когда на реке полно судов, — место шумное, там толчея и крики, влезешь в эту толчею — ошалеешь и ничего не поймешь. Митька и пытаться не стал — не хватало лишь, чтобы на него мешок с солью обрушили. Видимо, Борис заранее с кем-то условился — спустив гостей с насада, он их очень быстро повел к двору Кирилловской обители. Каждый из мужчин нес с собой свое имущество, и видно было, что эти люди привыкли к быстрой ходьбе и тяжести на плече.
Там, во дворе, Борис их и оставил, а сам вернулся к насаду. Казалось бы, толковать ему с кормчим и гребцами, тем паче — с бурлаками, было не о чем, однако он взошел на судно. Это показалось Митьке любопытным. Он до того осмелел, что вышел на самую пристань, хотя услышать оттуда, о чем совещается в брюхе насада раб Божий Борис, и не мог.
И тут его стукнуло в плечо. Он обернулся — вроде бы швыряться камнями было некому. Все заняты делом. Митька снова уставался на судно — и снова получил удар в плечо, не слишком сильный, но чувствительный. Он не то чтобы обиделся — на что тут обижаться? — а сильно удивился и даже ухмыльнулся: что, ежели с ним девка этак заигрывает? Как во всяком городе, где есть большая пристань, в Вологде при той пристани околачивалось немало зазорных девок.
Решив, что насад уже никуда не денется, Митька пошел искать камнеметателя. Но когда нашел его, притаившегося за старой липой, то глазам не поверил — это был Гаврюшка.
— Мать честная, ты же на Севере! — только и мог сказать Митька.
— Был на Севере… Митрий, сделай милость, помоги деда с насада на сушу свести. Я, когда судно причаливало, сам скоренько на пристань соскочил, чуть в воду не шлепнулся, а он так не способен.
— Зачем вы вернулись?..
— Потом дед Чекмаю все растолкует… Нельзя, чтобы меня тут видели…
— Отчего?
— Я этим иноземцам в Архангельском остроге на пристани помогал, они меня запомнили. Да и деда, статочно, запомнили. Мы сюда плыли — в тюках товара хоронились, только ночью наверх выбирались — по нужде, одни сухари грызли, водой запивая. Хорошо, бурлаки еще похлебку и кашу приносили, но не каждый день.
— Иноземцев увели к Кирилловской обители.
— Не всех! Там трое, не то четверо, при грузе остались. И дай хоть хлебца, Христа ради!
За пазухой у Митьки был ломоть от вчера испеченной ковриги. Гаврюшка ухватился за нее обеими руками.
— Дед что-то плоховат, — с набитым ртом еле выговорил он. — Нельзя ему так странствовать… А он, вишь, упрям, как старый козел. Митрий, ты там найди у бурлаков старшего, они покамест все вместе, потом разойдутся. Пусть они помогут деда вытащить. Старшего зовут Ермолаем, можно кликать Потехой, отзовется. Мы старшему заплатили, он нас и спрятал.
