— Дура! — закричала Акулина. — Дурища!..
Кабы не тот крик, заставивший всех повернуться к Акулине, может, дело бы кончилось добром. Анисимов покочевряжился — да и отдал бы деньги, получив взамен послание. Но он, вдруг поверив, будто Чекмай обольстил жену, уже плохо соображал. Жена стала главным врагом, прочие мысли в голове сбились в невнятный ком и примолкли, громко звучала лишь эта.
И ее нельзя было отдавать никому.
Внезапно извернувшись, Артемий Кузьмич схватил драгоценный кувшин и с размаху ударил Ефимью по голове. Угодил прямо в висок. Она даже не смогла поднять руки, чтобы ладонями отвести удар, а тихо ахнула и повалилась сперва на постель, а потом — сползла на пол.
Анисимова схватили, но было уже поздно.
Ульянушка опустилась на колени, взяла Ефимью за плечи, нагнулась, прислушиваясь, нет ли дыхания, слушала долго — и вдруг громко разрыдалась.
С другой стороны подошла Акулина.
— Дитятко мое хоженое… — тихо сказала она, глядя в мертвое лицо. — Я ли тебе добра не желала…
Ульянушка отшатнулась от нее.
— За такое добро тебя пристрелить мало, — еле выговорила она сквозь слезы.
— Ерофей, Митя, держите ирода, — велел Чекмай. — Глеб, глянь-ка, что там, под кроватью. Потыкай ножом во все щели. Глядишь, половица подымется.
— Есть! — вскоре отозвался из-под кровати Глеб.
Артемий Кузьмич рванулся было спасать деньги — его удержали.
Чекмай кликнул молодцов, и вскоре Глеб стал передавать из-под кровати кошели и кисы, набитые монетами. Они потекли — из рук в руки, через переходы к крыльцу.
— Хороша добыча! — сказал Ерофей. — Сколько же тут?
— Думаю, не менее пятидесяти тысяч рублей, — ответил Чекмай. — Вместе с теми, что на канатном дворе, да с теми, что соберет Кузьма, — на то, чтобы поднять рать, хватит. Остальное, как Кузьма обещал, дадут новгородские купцы и богатые солевары.
— Все! — сказал Глеб.
— Тогда вылезай да Ульянушку уводи. Эй, кто там, Данилко? Поди, сыщи хоть кого из дворни, пусть притащат доски, топор и гвозди.
И, пока все это не сыскалось, Чекмай стоял посреди опочивальни и молча глядел на Артемия Кузьмича.
А тот — глядел на мертвую жену.
Заморский кувшин остался цел, и Анисимов не выпускал его из руки, даже сам не понимая, что сжимает узкое горлышко.
Настал миг, когда они остались в комнате втроем — Чекмай, Анисимов и Акулина.
Акулина попыталась было выскочить, но Чекмай поймал ее за руку и так отшвырнул — она ударилась об стенку и села на пол. Тогда Чекмай достал из-за пазухи злосчастное послание и уронил его на пол.
— Я обещал — получай.
Он шагнул к Ефимье и сказал с горечью:
— Прости, Христа ради.
После чего Чекмай быстро вышел из опочивальни и приказал Ерофею как самому сильному:
— Заколачивай.
Дверь забили досками и пошли прочь.
— Дворня прибежит и выпустит его, он и проголодаться не успеет! — сердито предрек Глеб.
— Дворня еще сколько-то будет прятаться по углам, а потом, насколько я знаю род человеческий, примется растаскивать хозяйское добро, — ответил Чекмай. — Потом все на нас свалят. Добра тут много, надолго хватит. А эти — пусть посидят взаперти. Им это будет весьма полезно…
Подумал и добавил:
— И даже душеспасительно.
Когда новгородцы покинули анисимовский двор, Чекмай остался у ворот последним. Он заранее объяснил молодцам, что им нужно растаять в ночи, раствориться, как мед в горячей воде, когда сбитень готовят, и по двое, по трое, разными путями выйти к Покровскому храму Козлены. Для особого задания он оставил Ерофея, Васю, Ахмеда, Глеба с Ульянушкой и Митьку.
— Ваше дело — отнести деньги в Рощенье и там их охранять, — сказал он. — Когда справимся на канатном дворе — пришлю Данилка или Давыдка, и тогда вы с обеими подводами двинетесь к Козлене. Да чтоб тихо! Если девчонки будут пищать — хоть тряпками им рты затыкайте. Нам только шума и погони недоставало. Глеб, расскажи Деревнину, как все было. И пусть только старый черт посмеет сказать, что нынешние-де не чета прежним! Пусть только посмеет!
Глава 20
Любовь
Авдотья была счастлива.
Никита, сокол ясный, каждую ночь любил ее все жарче. И она вся горела. Пусть не на богато убранной постели, на нежнейших перинах, пусть в сарае на канатах, укрытых рогожами, пусть! Счастью порой необходима острая приправа, та самая перчинка, которая будоражит душу.
Судьба щедро расплачивалась с Авдотьей за долгие скучные годы под властью нелюбимого мужа.
Она прибегала в одном волоснике, поверх него — не кика, а плат, который можно подстелить, на ногах — старые ичедыги, чтобы ходить бесшумно. Оставалось только скинуть распашницу. Однажды Никита попросил снять и рубаху, она застеснялась, он не настаивал, и Авдотья решила: когда удастся поселиться вместе, когда можно будет вместе и в мыльню ходить, она рубаху непременно снимет.
— Погоди малость, я увезу тебя отсюда, — говорил ей Никита. — А повенчаемся уж на Москве. Я свою постылую уговорю постриг принять, вклад за нее в обитель дам хороший. И будешь ты моей венчанной женой. Вся родня тебя примет. Пусть попробуют не принять.
— Никитушка, я тебе сынов нарожаю! Я — сильная, крепкая, еще пятерых или шестерых могу выносить!
— А дочку?
— И дочку! Будет мне после сынов утеха! Да и тебе. Доченьки — они забавные, они ангелочки.
— А парнишки?
— И парнишки — ангелочки, пока три года не стукнет.
Душой Авдотья уже была в высоком тереме, красивая, нарядная, у ног ее играли на полу дети, в колыбели спал розовощекий младенец, рядом сидел Никитушка и смотрел ей в очи. Чего ж еще нужно?
— Свет мой, что это? — спросил Никита. — Пожар, что ли? Орут там, где избы…
— Не приведи Господь!
Авдотья вскочила, выбежала за дверь и очень скоро вернулась.
— Никитушка, там люди ходят с факелами!
— Что за люди?! Сиди здесь, сейчас приду.
Он натянул на босые ноги сапоги, выбежал, и сразу же раздались выстрелы. Авдотья ахнула и едва не лишилась чувств. Выстрелов было не то пять, не то шесть, потом снова донеслись крики. Авдотья не знала, что и подумать, но Никита велел тут сидеть — она и сидела.
Вернулся он не сразу.
— Беда, — сказал потерянным голосом. — Беда… Кто они — не понять, избу с нашими иноземцами осадили, те отстреливались, теперь переговоры ведут. Эти кричат, те кричат, ничего не понять… Господи, да что же это… Погоди…
Никита выглянул из сарая и сказал одно слово:
