— Бежим!
— Тут, может, отсидимся?
— Так они сюда и идут. С факелами. Ну?!.
Он за руку вытащил полуодетую босую Авдотью, и они встали за углом сарая. Скрыться удалось вовремя.
— Вот тут, тут пушки спрятаны, — говорил знакомый голос. Авдотья опознала Насона Сергеича.
— Батюшки, там же моя распашница осталась, — прошептала она.
— Да и мой кафтанишко… Нишкни…
Насона Сергеича сопровождали молодцы с факелами. Они вошли в сарай, один остался у дверей.
— Как же выбираться отсюда? — спросил Никита.
— Я знаю — как!
Авдотья имела в виду ту дыру в тыне, через которую сама сюда приходила поздно вечером, убедившись, что дочки и Степановна спят.
— Ого! Да тут кто-то греховодничал! — донеслось из сарая. — Прямо на пушках! Видать, сильно промеж ног свербело!
— Далеко убежать не могли!
— Глянь, глянь — бабьи ичедыги! Босая ушла!
— Данилко, беги за Ерофеем, без него не справимся!
— Насон Сергеич, сколько в хозяйстве подвод?
— А греховодников изловить?!
— Нет, без Ерофея не управимся…
— А как думаешь, насколько такая пушка бьет? Сажен, поди, на сто?
— На полтораста!
— Поболее! Коли судовая пушка — может, поди, и на полверсты ударить!
Теперь уж Авдотья тащила Никиту за руку. Сама она с трудом протискивалась через щель, Никита — чуть вовсе не застрял, но они выбрались с канатного двора и поспешили вниз, к реке.
— Беда, беда, — повторял Никита. — Нужно бежать к Анисимову…
— Вон, вон они! — закричали сверху. — Держи греховодников!
Было уже не до Анисимова. Никита и Авдотья подошли к самой воде. К мосткам была привязана старая лодка.
— Полезай, — приказал Никита и разулся.
— А ты?
— А я — вплавь. Ну? Живо!
Он закинул в лодку сапоги, помог залезть Авдотье, сам вошел в воду и вытолкал лодку на глубину. Тогда он поплыл, толкая ее перед собой. Авдотья сжалась в комочек и молчала. Ей было страшно.
Течением лодку уволокло довольно далеко, в необжитые места. Потом она застряла в камышах. С немалым трудом Никита и Авдотья выбрались на берег.
— Где это мы? — спросил Никита.
— Не знаю, Никитушка…
— Нужно бы как-то обсушиться…
— Я рубаху сниму, ты разденешься и оботрешься. Ночи уже холодные, сидеть мокрому — нехорошо.
Было не до стыда. Никита снял рубаху и порты, и Авдотья их выкрутила чуть ли не насухо. Потом она скинула свою рубаху и, как жена мужа в мыльне, вытерла Никиту.
Они прижались друг к другу. Оба, стоя на ветру, чувствовали одно: у Авдотьи в целом мире есть только Никита, у Никиты в целом мире есть только Авдотья. Прочее почти не имеет значения. В эти мгновения не было той страсти, что в сарае канатного двора, было иное — полное и безупречное слияние душ. Имело ли значение, как выглядят тела? Если бы Авдотье кто сейчас припомнил ее былые страхи, она бы не сразу поняла, о чем речь.
— Я не брошу тебя. Я тебя увезу, — сказал Никита. — Мы уж не расстанемся. Что бы ни было…
— Не расстанемся, — повторила она.
— Рубаху надень. И пойдем к тебе.
— У меня — дочки, мамка…
— Плевать. Ты оденешься, соберешь, что нужно, я тебя подожду. И пойдем скорее к Анисимову. Нельзя же тебе идти по городу в одной рубахе. Может, он растолкует, что это за напасть.
Никита кое-как натянул на себя свою мокрую рубаху с портами, обулся, и они пошли — сперва берегом, потом поднялись повыше и набрели на дорогу — ту, по которой, как видно, скоро погонят скотину на пастбище.
Авдотья вскоре сообразила, куда ведет эта дорога, и привела Никиту к Домниной избе. Сама прокралась туда, ненароком разбудила Домну, та принялась ворчать, и Авдотья, кое-как в потемках вытащив из короба, что подвернулось под руку, подхватив в сенях свои сапожки, выбежала на двор.
— Кажись, мой крашенинный сарафан, — сказала она. — Сейчас накину. Плат… Рубаха! Пусть бабья, да ты уж как-нибудь подвяжи!
— Да, нам ведь только до анисимовского двора добежать. Двор в Широкой улице, это, поди, версты две. Я там кое-какое свое добро оставил. Идем, душа моя, идем!
Но, придя, они увидели страшноватую картину: через отворенную калитку дворовая девка пыталась вытащить довольно большой узел с добром. Из плохо завязанного узла свисал рукав богатой шубы.
Никита уже начал кое-что понимать. Он схватил девку за шиворот и потребовал отчета в хозяйском добре.
— Так нет же хозяина-то! — пискнула девка, вырвалась и убежала, бросив узел.
— Идем! — приказал Никита, и они вошли во двор, поднялись по красивой широкой лестнице в анисимовские покои.
Первое, что увидели в передней палате, — лежащего на полу Андрюшу. Его порядком поколотили, сам он встать не мог, и Никита с трудом усадил его на резную лавку.
— Что тут стряслось? — спросил он. — Говори внятно!
— Налетчики… — еле произнес анисимовский родственник.
Если бы Никита огляделся, то увидел бы на полу окровавленные зубы, которые выплюнул Андрюша.
— Что ты врешь?! Как могли сюда попасть налетчики? У вас же вечно ворота на запоре, сторожа бдят денно и нощно!
— Почем я знаю…
— Так это они тебя поколотили?
— Нет, наши… наши дворовые…
— Где Артемий Кузьмич?
— В опочивальне…
К счастью, Никита бывал в той опочивальне и знал, как туда пройти. Он взял за руку Авдотью, повел — и привел к намертво заколоченной двери.
— Это что еще за чертовщина? Стой тут, я сейчас разберусь…
Разбирательство у Никиты было простое и действенное — первому же попавшемуся дворовому человеку он без всяких предисловий брязнул в ухо, отнял у него нож-засапожник и, идя по анисимовским хоромам, прямо на ходу стал вооружаться, чем придется. Когда он появился на поварне, в правой руке у него уже был тяжелый посох, а в левой — топор. На поварне пировали перед тем, как разбежаться, унося с собой немало анисимовского имущества. Вытащили дорогую романею, мармазею, кинарею, мушкатель, ренское, выбили донца у бочат, расплескали немало вина по полу и были премного довольны своей отвагой.
Никита посохом смел все, что было на длинном столе, самого наглого мужика мгновенно треснул по лбу, упокоив надолго, прочие опомнились и признали гостя, которого с большим почетом принимал хозяин. Тут им стало не по себе.
Простонародный замысел был прост: унести и припрятать все, что не приколочено вершковыми гвоздями, вернуться и дружно обвинить в грабеже тех налетчиков, что ворвались на двор. Разъяренный Никита этот замысел порушил и погнал дворовых высвобождать заколоченную дверь.
