В опочивальне он обнаружил мертвую Ефимью на полу, лежащего с ней рядом Анисимова и сидящую на кровати Акулину.
— Артемий Кузьмич! Вставай! Что ты разлегся? — спросил Никита.
— Уж не встанет… — за Анисимова ответила Акулина. — Его удар хватил. Надо бы кровь пустить, а я разве умею?
— Так он помер, что ли?
— Прибрал его Господь…
— Пошла вон!
Акулина выбежала из опочивальни, зато вошла Авдотья.
— Выйди, — приказал Никита. — Нечего тебе на покойников таращиться. Сказывали, брюхатым бабам вредно.
— Ахти мне…
Авдотья не ощущала себя беременной. Но когда так горячо и чуть ли не каждую ночь любят друг дружку — должно быть зачато желанное дитя…
Никита молча смотрел на мертвого соратника. Огромное тело раскинулось на полу вверх спиной, из-под брюха торчали шнурки с печатями. Нехорошее подозрение кольнуло душу, Никита сдвинул мертвое тело и вытащил грамоту, что была послана английскому королю.
Сам он подготовил эту грамоту, помнил ее каждую буковку, каждый росчерк. И он был уверен, что грамота давно в Белом замке, у короля Англии Иакова.
Понять, что же тут произошло, он никак не мог. Налетчиков — понимал, в этом доме есть чем поживиться, но грамота? Анисимов же божился, что отправил ее с верным человеком в Архангельский острог. Зачем бы ему врать?
Осмотрев опочивальню, Никита увидел выломанные половицы. Он нагнулся и оглядел опустевший тайник под кроватью. Все стало ясно — не простые это были налетчики, знали, что брать. Деньги, собранные на ополчение… и пушки!.. Он окончательно убедился, что на анисимовском дворе и на канатном дворе побывали одни и те же люди. Потом в последний раз взглянул на Артемия Кузьмича, вздохнул и пошел в его крестовую палату. Там одна стена была сплошь увешана образами, хотя и не повторяла строения иконостаса. Тут же были аналой для чтения душеполезных книг и молитв, а также два резных сундука-книгохранилища. В одном Анисимов держал отданные Никитой на сохранение ценные вещи и деньги. К счастью, распоясавшаяся дворня не покусилась ни на образа, из которых многие были в серебряных окладах, ни на книги.
Никита вынул свое имущество, среди которого были и дорогая турецкая сабля, и отличный пояс из тисненой кожи, перекрестился на образа и вышел.
— Теперь — на конюшню, — сказал он. — Выберем двух бахматов, оседлаем и уедем.
— Куда, мой свет?
— Еще не знаю. Идем. Понесешь мое добро.
Путь на конюшню он прокладывал где кулаком, а где и тяжелым посохом. По дороге вытряхнул какого-то пьяного молодца из кафтана и надел кафтан на себя.
Авдотье доводилось, как многим москвичкам, ездить верхом: в распутицу, весеннюю ли, осеннюю ли, или не выходи из дома, или взлезай на лошадь. Сидела она на бахмате боком, пускать его рысью или, боже упаси, в намет — боялась. Никита ни слова ей не сказал в укор, понимал — бабе иначе ездить не принято.
— Куда теперь? — спросила она.
Было уже утро, и не так чтобы раннее. И она, как всякая вменяемая женщина, думала о том, что надо бы покормить своего мужчину.
— На канатный двор. Должен же я понять, что там произошло.
Они выехали со двора, и тут Никита приказал Авдотье:
— Держись! За гриву!
И он схватил Авдотьиного коня за оголовье.
Им нужно было проехать машистой рысью всего-ничего, полсотни сажен, потом свернуть в переулок, но Авдотья чуть не слетела с бахмата. Там Никита остановил коней.
— Стрельцы, — сказал он. — Вовремя заметил. Кто-то из соседей, видать, до Насон-города добежал. А объясняться с дураками я не желаю. Да и с воеводой тоже. Хоть покойник и твердил, что воевода из его рук ест, а правды я не знаю. Теперь всего следует опасаться.
Никита оставил Авдотью возле Домниного двора, дав ей пять рублей и обещав как можно скорее вернуться.
— Соберись, а деньги оставь дочкам. Скажи — когда вернешься, сама не знаешь, так чтоб с голоду не померли.
Аннушки и Василисы в избе не было, одна Домна — она прихворнула, но собиралась идти на канатный двор чуть позже обычного. Авдотья вздохнула: ей и хотелось проститься с дочками, перекрестить их, дать им свое материнское благословение, и понимала она, что прощание получилось бы тяжелым и неприятным для всех. Трудно объяснить девицам, как немолодая мать может пойти на край света за суженым. Для них, девиц, пора любви — до семнадцати или восемнадцати, пока не отдадут замуж, а потом — сиди дома и лелей деток, больше тебе любви не положено…
Она сама когда-то так считала.
Оправдываться перед Аннушкой и Василисой Авдотья не желала. Потом, когда-нибудь потом — если они окажутся в состоянии понять…
Никита же подъехал к воротам канатного двора открыто — как будто и не он убегал отсюда ночью через дыру в тыне. Его впустили, и он сразу потребовал к себе Насона Сергеича. Тот не был на канатном дворе главным, заведовал конопляными делами, от доставки с реки до отправки спряденной конопли мастерам, но Никита запомнил, как он ночью выдал налетчикам, где хранились английские корабельные пушки.
— А что я мог? — горестно спросил Насон Сергеич. — Это не люди, это бесы! Они с английскими ратными людьми сговорились и увели их. Перекупили их!
Никита понял: если ратные люди приехали воевать, то они и пойдут воевать — за того, кто лучше заплатит.
— Что у вас теперь будет? — спросил он.
— А что будет? Канатных мастеров эти бесы оставили, мастера им ни к чему. Все оружие забрали. Лошадей и подводы забрали. С ними еще подводы были, так что все пушки увезли. И отправились в Нижний.
— Куда?
— Так сказали — в Нижний Новгород. Там собирается новое ополчение.
Вот теперь Никита окончательно все понял.
Замысел собрать ополчение на английские и русские деньги провалился окончательно и бесповоротно.
— Стало быть, вы и дальше будете тут плести канаты? — спросил он.
— А куда деваться? Будем. Товар хороший, спрос есть… конопли много запасено, еще в речке сколько мокнет…
— Ну, Бог в помощь.
И Никита поехал за Авдотьей.
Она уже ждала его, держа в поводу бахмата. Он спешился и посадил ее на конскую спину.
— Разумнее всего было бы оставить тебя тут, — сказал он. — Тут ты безопасна… Но не могу. Ты будешь со мной.
— С тобой, — подтвердила Авдотья. — Перед Господом я твоя жена, я тебе обещалась, не моя вина, что за другого отдали. Но вот Господь мужа прибрал, и я — вся твоя. Куда поведешь — туда за тобой и пойду.
— Стало быть… Стало быть, к князю Трубецкому.
— Кто это, Никитушка?
— Да как тебе растолковать…
