Вместе с тем в спектакле присутствовал ряд настоящих актерских достижений: прежде всего Марины Зудиной, играющей героиню, Виталия Егорова, Ольги Блок, Сергея Безрукова в роли начинающего писателя, когда он был занят не только собой, а прежде всего партнерами.
«Старый квартал» был спектаклем с нерешенными проблемами, которые, впрочем, не мешали его настоящей и живой жизни. Проблемы проблемами, а сопереживание зрительного зала по-прежнему оставалось сильным и трепетным. Драматургия Теннесси Уильямса – глубина большая и не всегда достижимая. И, наверное, трезвое сознание того, что удается, а что нет, являет собой для артистов возможность совершенствования себя и дает надежду на то, что в следующий раз удастся пробиться дальше…
История появления в нашем репертуаре спектакля «Камера обскура» необычна.
Однажды, оказавшись в Париже и попав на спектакль театра «Одеон» по роману Владимира Набокова «Камера обскура», я с удивлением узнал, что этот спектакль, играемый на малой сцене в весьма оригинальном пространственном решении, поставлен моим соотечественником, учеником замечательного педагога и режиссера Льва Додина, а главное, моим земляком, саратовцем Антоном Кузнецовым. Человеком, натурализовавшимся во Франции, много работающим и в режиссерской, и в актерской профессиях, а на тот момент являвшимся художественным руководителем Саратовского театра академдрамы.
По сути дела, Кузнецов перенес спектакль, произведший на меня столь сильное впечатление в театре «Одеон», на подмостки нашего Подвала. В нем впервые внятно и пронзительно в роли Магды заявила о себе актриса Театра на Чаплыгина Камий Кайоль, француженка по происхождению, моя ученица, выпускница Школы-студии МХАТ 1994 года, которая впоследствии, после десяти лет жизни в России, вернулась на родину.
Премьера спектакля по пьесе Ясмины Резы «Art» («Искусство») пришлась на январь 1998 года. Немногим раньше эту же пьесу, но на антрепризной основе поставил в России известный французский режиссер, пригласив для участия именитых артистов из разных театров. Отдавая должное этому спектаклю, предваренному мощной рекламной кампанией, не могу сказать, что являюсь его поклонником, – именно из-за его несколько бестелесно-бесполо-эстетсткой основы. Наш спектакль, поставленный Женей Каменьковичем в замечательном сценическом решении Александра Боровского, является совершенной ему противоположностью. Из-за конкретности и узнаваемости той самой основы, когда издерганные веком люди готовы поставить под сомнение дружбу, преданность, любовь, найдя ничтожный повод – расхождение неких вкусов. Даже не взглядов, а именно вкусов. Когда утверждение своего вкуса является превалирующим над многолетней дружбой, привязанностью, верностью. Наконец, это озверелое себялюбие, или предание забвению вечных человеческих истин уже становится угрозой существованию этих истин в принципе – сиюминутное утверждение себя самого отменяет ценности, бывшие ценностями на протяжении тысячелетий. Именно эта болезнь времени была диагностирована самым точным образом в спектакле Жени Каменьковича с отличными работами всех трех актеров: Александра Мохова, Сергея Беляева и Михаила Хомякова.
Спектакль «Искусство» существовал достаточно камерно, и, когда выходил за рамки Подвала на большую аудиторию, что-то важное терялось. Оптимальное количество зрительских мест для «Искусства» было 300–400. Тогда он становился бравурным, веселым, горьким и очень чувственным. Я смотрел спектакль и в Сургуте, и в других удаленных точках нашей родины, куда мы выезжали на гастроли, всегда поражаясь тому, как соотносил с собой все происходящее на сцене зрительный зал в любой российской глубинке, глядя на пьесу Ясмины Резы – женщины, уехавшей из Узбекистана и попавшей во Францию через Марокко…
Гастроли, гастроли, гастроли…
Гастроли всегда являются средством оздоровления театра. И адреналин впрыскивается в кровь в больших объемах, и запах озона становится более ощутимым. Гастроли всегда обостряют процессы, протекающие в театре…
Мой друг Артак Григорян, эмигрировавший из СССР тридцать с лишним лет назад, обосновался в Австрии, став ведущим преподавателем Венского театрального института. В Театр на Чаплыгина Григорян был приглашен для постановки драмы Августа Стриндберга «Отец» в 1999 году.
Пьесу я взял специально для Андрея Смолякова, полагая, что его потенциал трагического актера реализовывался в репертуаре, существовавшем до сих пор в Подвале, в недостаточной мере. К счастью, это был тот самый нечастый случай, когда я был абсолютно уверен в правильности своего выбора. Думаю, что иногда надо поступать именно таким образом, давая шансы своим актерам.
Работа развивалась трудно, иногда даже мучительно. Первая исполнительница главной женской роли ушла из спектакля, и тогда нас очень выручила Евгения Павловна Симонова, пришедшая в завершающий этап работы над спектаклем и, как мне кажется, сыгравшая одну из лучших своих ролей. Юная Оля Красько, тогда еще студентка первого курса Школы-студии МХАТ, дебютировала в «Отце», а затем уже вошла в другие наши спектакли.
Пожалуй, есть еще один спектакль Подвала, о котором я вспоминаю с большой теплотой. Я имею в виду «Любовные письма» по пьесе американского драматурга Альберта Гурнея, который мы играли вдвоем с Ольгой Яковлевой в продолжение нашей дружбы, нашего давнего творческого союза. На мой взгляд, это была очень удачная коммерческая пьеса, что, однако, не лишает ее определенных, серьезных художественных достоинств – я прежде всего имею в виду драматургию.
История о том, как два пожилых человека ограбили, изуродовали и умертвили свою любовь, мне представляется крайне злободневной и современной. Потому что потребность любить дается человеку при рождении. Если человек перестает любить, он перестает жить, лишаясь едва ли не основного своего защитного свойства. Я уже говорил об этом: можно начать любить природу, но это не выход из создавшегося положения. Тогда, скорее, надо становиться юным натуралистом… «Тому в истории мы тьму примеров слышим. Но мы истории не пишем…», как о том говорят в баснях. Одной из таких «басен» и является пьеса Гурнея – о последовательности, с которой на протяжении сорока лет двое демонстрировали свою независимость друг от друга. Что, собственно, было полным абсурдом в силу того, что они любили, любили долго, мучительно, и только после того, как обрели друг друга, опомнились, поняли, какой абсурд, какое глумление над своей любовью они совершили.
Виталий Егоров
На протяжении одиннадцати лет, до сезона 2008/09, на сцене подвального театра жил и побеждал спектакль «Идиот» по роману Федора Михайловича Достоевского. Это был один из тех спектаклей, в котором зрители испытывают потребность… Вот когда он, скажем, не шел месяц, люди приходили в день предварительной продажи и настойчиво требовали на него билеты.
Инсценировал роман и поставил спектакль Саша Марин. Да, это было не столь подробное и скрупулезное изложение романа, каким являлась давняя интерпретация наших коллег из Театра на Малой Бронной, но, может быть, подробность изложения на сцене не всегда идет на пользу подобным произведениям и не всегда оборачивается наличием настоящего зрительского внимания к происходящему. В подобных случаях оно чаще всего ослабевает, а иногда может совсем раствориться в подробностях изложения.
