У моей дочки Маши есть такие альбомы – «Раскрась сам». Вот так же в начале двухтысячных годов наша театральная критика отпускала себя и «красила», как говорится, от души… во все цвета радуги… естественно, с очень такой, строгой, взыскательной трибуны взирая на те «безобразия», которые творит только что вставший во главе Художественного театра гражданин Табаков.
Тогда же вдруг возникли некоторые критики, которые особенно тщательно взялись предполагать, какие же деньги есть у этого «богача» (имелись в виду средства, которые мне давали мои друзья-меценаты), радостно восклицая: «Так во-от почему он так себя ведет!» Я уже не говорю об откровенной лживости этих утверждений. Особенно в этом отличалась одна журналистка, которая последовательно говорила о буржуазности и о неких невероятных «вливаниях» в экономику Художественного театра. Представление о предмете своих критических рассуждений она, видимо, имела весьма поверхностное – даже, как говорится, внятных доказательств ею так и не было приведено. У нее все сводилось к постулату «Ну, у них там денег много…».
В эти же времена критики охотно применяли по отношению к Художественному театру и такой термин, как «театр-супермаркет» или «театр-универсам», подходящий, скорее, к мировой индустрии развлечений. Я всегда удивлялся некоторой неспособности наших «румяных критиков» понять логику и последовательность поступков. Надо не соотносить собственные вкусовые ощущения и вкусовые ощущения театра, а интересоваться соответствием слов и дела. Ведь я-то в театре, в том, как его вести, как строить репертуар, разбираюсь значительно лучше, чем они. Потому что я не теоретик, а практик, обладающий большим опытом театрального успеха. Думаю, что в возрасте семидесяти семи лет, когда пишутся эти строки, я имею право так сказать. Ведь это только мхатовскими проблемами я занимаюсь двенадцать лет. А до того были еще пятнадцать лет с момента официального открытия подвального театра. То есть сорок два года, как я занимаюсь вопросами театрального руководства. За это время сменилась социально-экономическая формация, страна и мы вместе с ней пережили многое, а дело, называемое Подвал, двигалось, несмотря на то, что кто-то уже произносил нам акафист. Как говорила бабушка, «говорили-балакали», а дело шло вперед.
Каждый раз, выбирая новую пьесу, я иду за своей звериной интуицией, которая очень редко меня подводит, что на протяжении всей моей жизни подтверждается малым количеством ошибок, случающихся в результате принятия интуитивных решений.
А бывает так, что, допустим, самому мне что-то не нравится, потому что не соответствует моим эстетическим и вкусовым потребностям. Но в то же время это что-то нравится и требуется нашему зрителю. И я оставляю это «в живых» или даю ему дорогу к развитию, потому что оно востребовано, а следовательно, имеет право на существование.
Наверное, я по судьбе моей успешный человек. И когда говорится: «Он понял это задолго до…» – в этом всегда есть что-то, отчего я начинаю улыбаться. Если исторический аналог привести – после Второй мировой войны в банковские попечительские советы стран Европы стали вводить венгров, потому что считалось, что они приносили делу успех.
Однако успех для меня – это не только и не столько коммерческая удачливость того или иного проекта, за который я берусь или который поддерживаю. Не менее важна для меня его художественная ценность. Иллюстрацией тому может послужить долгая история с современным оперным режиссером Митей Черняковым, который несколько лет подряд собирался, но так и не поставил в Художественном театре метерлинковскую «Синюю птицу» из-за опасения, что широкий зритель на этот спектакль не пойдет, несмотря на легко прогнозируемое одобрение и приятие критики. А я был готов к такому повороту, потому что считал, что «Синяя птица» обязательно должна появиться в нашем репертуаре и существовать для той небольшой части зрителей, которым она необходима.
А зрители категорически отвергали все претензии критики, буквально ломясь на спектакль «№ 13». Зрители… Я долго размышлял над этим феноменом, пока не понял, что почти все люди испытывают потребность объединяться. На 90-летии футбольной команды «Спартак», за которую я болею уже пятьдесят шесть лет, мне задавали вопросы, отвечая на которые, я как-то невольно сформулировал некую сентенцию. Ведь, по сути дела, что такое движение болельщиков «Спартака»? Это найденная группой людей форма выражения любви к этой команде, которая их и объединяет. И тогда люди становятся не сами по себе, а такой единой средой, что ли, в которой и произрастает эта команда. В каком-то смысле это можно применить и к театру. Точнее и умнее, нежели это сформулировал Пушкин, не скажешь: «Над вымыслом слезами обольюсь…» Так вот зрители объединяются для того, чтобы вместе лучше над вымыслом слезами обливаться. Есть место, где у них это хорошо получается, вот они туда и идут.
Лично для меня первостепенно признание не театрально-актерского сообщества, а признание извне, то есть признание той части общества, которая является потребителем театральной продукции. Можно относиться к этой части общества как угодно, но она так или иначе является той стороной, ради которой театр, собственно, и существует.
Нужно заметить, что отныне не один только коммерческий спектакль по пьесе Рэя Куни интересовал зрителя, уже активно стремящегося попасть в Художественный театр. В начале сезона 2001/02 Адольф Шапиро выпустил новый вариант спектакля «Кабала святош», или «Мольер». Если раньше, в 1988 году, Мольера играл Ефремов, то теперь эту роль пришлось играть мне. А Саша Семчев вместо меня прекрасно играл Бутона. На сцене в пьесе Булгакова появились и многие другие люди. Говорить мне о ее художественной ценности не пристало, но она, безусловно, вызывала живой интерес, и на мой взгляд, уж в чем ей нельзя было отказать, так это в качестве самой пьесы Булгакова. Как говорится в одном произведении, «как ни старались люди испортить все, но это им не всегда удавалось…».
Подумав, мы с Володей Машковым решили все-таки не терять «№ 13», договорившись сначала устроить проводы этого спектакля, как мы сделали это в Подвале с его спектаклем «Страсти по Бумбарашу», а потом ввести на роль, которую исполнял Женя Миронов, «выросший» из возраста героя, другого актера. Но получилось так, что Володя заболел, уехал в Америку, и все это на время отложилось.
Я убежден, что Художественному театру просто необходима вторая редакция спектакля «№ 13». Зритель, раз и навсегда полюбивший мир, блестяще воплощенный Машковым, имеет право наслаждаться любимым спектаклем.
С момента описываемых событий прошло всего двенадцать лет, но если проанализировать способ формирования репертуара большинства современных театров, станет понятно, что они пошли по тому же пути, по которому пошел я, реализуя свою антикризисную программу. Я боюсь, что в этом смысле я оказался умнее многих, только и всего. Ни убавить, ни прибавить. Могущество России Сибирью должно прирастать, но иногда оно прирастает и Поволжьем.
Без любви – беда
Одной из самых больших бед современного русского театра является почти полное отсутствие людей, пишущих о театре с любовью. То есть по-настоящему любящих театр. Когда я вспоминаю, насколько больше было таковых, когда я только начинал, то думаю: «Господи, что же произошло?» Важно не просто тщательное отношение работника к кругу своих служебных обязанностей, а наличие живого чувства к тому, чем этот человек занимается. И настоящего счастья, испытываемого им от этого. Как сказал царь Соломон, «и если какой человек… видит доброе во всяком труде своем, то это дар Божий». Вот он – главный критерий, которым я руководствуюсь, отбирая людей, пригодных для работы. Это касается и так называемых творческих и нетворческих профессий. И именно это является основой успешного ведения дела.
