Едва мы успели затопить убитого каймана за мельницей, как Ксоко почувствовала приближение людей. Больше нельзя было терять ни минуты. Я кинулся осматривать тела жрецов в поисках ключей от фургонов. Руки тут же измазались в крови людей и слизи каймана, пальцы скользили, однако ключ я сумел достать — и бросился к фургону с детьми. Открыл, помог им выбраться. Вид у них был измученный до предела, но я старался сейчас не думать об этом, чтобы меня опять не захлестнула ярость.
Я отпер фургон с молодыми мужчинами и женщинами. Они испуганно уставились на меня, не двигаясь с места. Пришлось отвесить пару оплеух самым медленным. Лишь когда они увидели спасенных детей, дело пошло быстрее. Женщины обнимали своих сыновей и дочек, плакали, благодарили. Мужчины, распознав мой статус изгоя, смотрели на меня с недоверием, но теперь не без уважения.
Они побежали к лесу, до которого было около сотни метров, а я — к третьему фургону. Тут мне пришлось труднее. Открыв дверь, я врезал шустрому деду, пытавшемуся выскочить наружу, и сам влез внутрь. Сквозь окошко на двери вернул замок на место, а ключ спрятал в инвентаре.
Развернулся и посмотрел на притихших, ничего не понимающих туземцев. Со вздохом сказал:
— Привет, бедолаги.
Протиснулся к дальней стенке фургона, расчистил маленький пятачок возле окошка от лохмотьев и грязных тряпок, подвинул парочку прокаженных:
— Проедусь с вами немного. Кто пикнет, пожалеет.
Я устроился в углу, прикрылся тряпками, хотя это было излишне. Кайман так меня изгваздал и разодрал одежду, что родная мать не отличила бы меня от соседей-пленников. Стараясь не задохнуться от вони, я приник к окошку и прислушался к удивленным возгласам игроков, подошедших к фургонам. Я бы на их месте тоже удивился — ни одного врага не встретили, обоз нашли, да еще и жрецов облутали.
Но дареному коню, как говорится, в зубы не смотрят — вот и ребята тоже не стали. Танк забрался на место возницы, остальные — на крышу, и повозка тронулась в сторону Динасдана.
***
До города добрались без происшествий, если не считать нападений скелетов и грифов, от которых отряд легко отбивался. Я даже подремал немного на старой дороге, а все оставшееся время пытался хоть как-то помириться со стариками. Раздал почти все запасы провизии, подлечил зельями того, которому от меня недавно досталось. Но туземцы все равно смотрели на меня волком из-за ярлыка изгоя. А вот то, что я их не выпустил из фургона, они восприняли гораздо спокойнее. Предстоящая смерть во время обряда у них, видимо, считалась почетной.
На воротах нас не досматривали. Я мысленно похвалил себя за удачный план и начал проталкиваться на выход. Но тут фургон дернулся и остановился так резко, что кто-то из пленников, потеряв равновесие, впечатался мне в лицо косматым затылком и больно наступил на ногу — система даже зафиксировала урон. Сам я тоже, еле устояв на ногах, навалился спиной на двух тщедушных туземцев. Открыл рот, чтобы выдать что-нибудь матерное, но не успел.
Сквозь смотровые окошки проникло мягкое золотое свечение, и я вдруг ощутил любовь ко всему миру. Сразу, в один момент. Все мысли вылетели из головы, и меня заполнила липкая, приторно-сладкая эйфория. Я обнял лохматого туземца, положил голову ему на плечо и начал бормотать что-то про божественную благодать. Он заплакал, а потом нас обнял кто-то еще. Некоторые туземцы запели, другие стали выкрикивать: «Прими меня!» Или: «Я отдаю свое тело в руки твои, о великий Чуах-Ахау!»
Дверь фургона распахнулась. Снаружи стоял высокий полуголый мужик в жреческом одеянии. На шее у него висел массивный медальон в виде солнца, сделанный из нефрита, в ушах болтались здоровенные серьги-бублики из того же материала. Нос был проткнут поперек нефритовой косточкой, а на подбородке и под глазами выделялись голубые накладки. В руке жрец держал посох с навершием в виде стеклянного черепа, глазницы которого, собственно, и светились золотым светом.
Туземцы повалили на выход — выпрыгивали из фургона, падали на колени, ползли к жрецу и тянули руки. И я почему-то мог их понять. Жрец казался мне воплощением всего самого светлого и правильного, что я только видел в жизни. Отец, учитель, пророк — сразу все качества объединялись в этом святом человеке. Он позвал, и я пришел. Он — истина, перед которой нужно склониться…
Я выпал из повозки и, восторженно уставившись на жреца, пополз к нему. Смутно знакомые символы и слова замелькали перед глазами — сейчас я почти не воспринимал их смысл, но чувствовал, что они несомненно подтверждают величие человека, ради которого я здесь оказался:
«В Эфире! На вас наложен дебафф «слепая вера жертвы» длительностью 20 минут. Во время действия дебаффа мудрость снижена на 90%, вы дезориентированы».
«В Эфире! Внимание! Дебафф «слепая вера жертвы» — экспериментальное воздействие, впервые введенное в данном обновлении. Оно связано с механикой божественной силы, предназначено для НПС и ранее не тестировалось на игроках. Оставить отзыв о воздействии вы можете на форуме бета-тестеров. Приятной игры!»
Да, да и еще раз да! Я хочу ощутить божественную силу, я готов ради этого подняться на вершину пирамиды и отдать там свое бренное тело…
Отпустило меня только в пирамиде — пока, правда, не на вершине, а в подземелье, в окружении таких же бедолаг, как и я. Произошедшее помнилось очень смутно — путь по ступенькам вниз, сортировка по клеткам, цепи…
Чувствуя, как во мне закипает злость, я открыл-таки форум бета-тестеров. Мое сообщение не прошло ни модерацию, ни фильтр мата, но помогло хотя бы выпустить пар. Слегка успокоившись, я отругал себя за цифровой след на форуме и проверил по карте, где сейчас Ксоко, которую я попросил идти на безопасном расстоянии за фургоном.
Моя верная спутница обнаружилась у ворот Динасдана, а ее иконка была желтого цвета. Значит, назревал конфликт со стражниками. Угроза для ее жизни вроде пока отсутствовала, но на всякий случай я все же отозвал Ксоко, чтобы та не вздумала пробиваться с боем.
А вот мне следовало действовать. Я проверил снаряжение и навыки — все на месте, ничего не пропало. Хорошо, что неписи не могли грабить игроков. Хотя нельзя было исключать, что и это скоро изменится, учитывая нездоровую фантазию разработчиков…
Мои соседи все еще находились под действием божественной ауры, взгляды у них были отрешенные и пустые. Похоже, их занимала сейчас единственная мысль — в какой очередности они предстанут перед богами?
Интерьер вокруг был не то чтобы совсем бутафорским, но предназначался для НПС и возможных зрителей. Так что и цепь, и замок на решетке сломались легко и быстро. Гораздо дольше я плутал после этого по подземным перекресткам и лабиринтам, постоянно натыкаясь то на жреческие кельи, то на пыльные склады или закрытые двери.
Без навыка маскировки было непривычно — я чувствовал себя почти голым, пока я не украл балахон послушника. Эта одежда, в отличие от жреческой, была нарочито грубой и не имела никаких украшений. Зато она превосходно скрывала личность, особенно если надвинуть на глаза капюшон. Я по пути столкнулся с тремя послушниками, причем один из них явно был игроком, но они не обратили на меня внимания, лишь дернули капюшонами в знак приветствия.
