– Грязь не отмылась до конца.
Лизавета Наумовна улыбнулась.
– Эта, как ты выразился, грязь – вещество с аномально высокой чувствительностью к сверхэнергии. Полноценных накопителей или детекторов на его основе пока не создали, а вот для диагностических целей оно просто незаменимо. Человек в ванне обращается к сверхсиле, и на коже остаётся проекция его входного энергетического канала. Знаешь, как она обычно выглядит?
– Нет, – сказал я, заранее готовясь к дурным новостям.
– В идеале – это круг, но идеальная форма наблюдается только у операторов, прошедших инициацию в семнадцатом румбе. У остальных форма в той или иной степени искажена, в особо запущенных случаях появляются боковые отростки, как у кляксы. Имеет значение и расположение. На первом витке оно соответствует классической точке третьего глаза, к шестому опускается в район сердца. На двенадцатом размещено между пупком и тем местом, о котором ты сейчас подумал.
В голове и в самом деле мелькнула дурацкая мыслишка о мужском достоинстве, и я поспешил спросить:
– А со мной что?
– Первый раз тебя зацепило на первом витке. – Острый, выкрашенный розовым ноготок Лизаветы Наумовна легонько кольнул чуть ниже правого виска. – И твоя природная чувствительность не имеет к этому никакого отношения, явно просматривается внешнее воздействие. Инициации не случилось, но ты соприкоснулся с энергетическим полем, пошла затяжка.
Я посмотрел в зеркало и невольно скривился. От глаза серые разводы спускались по шее к правой ключице и плавно заворачивали к сердцу, чтобы от него уйти к печени, сконцентрироваться у пупка и дать отросток к бедру.
– К идеальной форме твой канал привести не получится при всём желании, но и оставлять его в таком виде точно нельзя. Искривление и размытость порождают турбулентность входящего потока и проблемы с фокусировкой исходящего.
– А что-то вообще можно сделать? – с надеждой спросил я.
Лизавета Наумовна расстегнула застёжку золотого браслета и стянула его с тонкого запястья, после указала на кушетку.
– «Что-то» можно сделать всегда. Но ни верхнюю часть проекции, ни отросток от девятого до десятого витка трогать не возьмусь – просто не представляю, чем это может обернуться. А вот центральную часть канала привести в порядок, пожалуй, всё же реально. Чудес не обещаю, но хоть зачёты сдашь, не отчислят за неуспеваемость.
Дамочка закатала рукава белого халата, положила левую ладонь на мою ключицу, а в правой зажала химический карандаш, помусолила его грифель и попросила:
– На вдохе втягивай сверхэнергию. Давай!
Я выполнил распоряжение, ощутил тёплую волну, и сразу – холодом протянулась по коже карандашная отметка. Так дальше и пошло, буквально: дышите – не дышите. Лёгкое покалывание и жжение почти не беспокоили, да и линии на коже зудели только при отрисовке; сбиваться в самом конце обследования начал совсем по другой причине. Сначала Лизавета Наумовна до предела сдвинула вниз простынку, а затем её ладошка и вовсе сместилась от пупка к паховой складке. Не могу сказать, будто приток крови к известному месту придал мне вид откровенно непотребный, но и незамеченными эти метаморфозы не остались.
– На правах лечащего врача настоятельно рекомендую завести девушку, – заявила дамочка, завершив разметку.
Я покраснел как варёный рак и через силу выдавил из себя:
– У меня есть девушка…
– Тогда и вовсе непонятна столь бурная реакция на прикосновение посторонней взрослой женщины.
Тут уж я не удержался и фыркнул.
– Скажете тоже – бурная! Да и какая тут ещё реакция может быть? Живой же человек, не машина железная!
Выдав сию сентенцию, я напрягся в ожидании резкой отповеди, но Лизавета Наумовна только рассмеялась. Её грудь заколыхалась под белым халатом, и сохранять показную невозмутимость стало совсем уж невмоготу; ладно хоть простынку на место вернули.
– Ох, Петя, насмешил! Но знаешь, начни ты уверять, что я никакая не взрослая женщина, а вполне ещё юная девица, мигом вылетел бы за дверь! – Дамочка отсмеялась, вытерла выступившие в уголках глаз слезинки и потребовала: – Переворачивайся на живот!
Со спиной она закончила куда быстрее, но одним только карандашным наброском дело не ограничилось, дальше меня начали расписывать тушью. Расписывать – в прямом смысле этого слова: разные линии и зоны закрашивались разными цветами, так что в итоге получился жгут из синих, зелёных, красных и чёрных прожилок, где преобладали два последних оттенка, при этом алыми выделялись отдельные тонкие нити, а чернел общий фон. Синева же присутствовала преимущественно в окантовке, зелень доминировала на переходе от ключицы к сердцу и в районе пупка – то есть строго по центру тела и больше нигде.
Припухшая кожа чесалась и зудела, но болезненными эти ощущения счесть было всё же нельзя, обеспокоило меня совсем другое.
– А это надолго?
Лизавета Наумовна приложила палец к одной из последних линий и сказала:
– Подожди минут пять, сейчас краска подсохнет, и можно будет одеваться. На сегодня всё.
– Да нет, рисунок долго теперь нужен будет?
– Месяц, два, три – кто знает? – беспечно пожала плечами дамочка.
– А мыться как?!
– Ах, вот ты о чём! Не беспокойся, этот состав постараешься – не ототрёшь. Но мочалку я бы использовать всё же не рекомендовала.
– Спасибо. Понял.
Лизавета Наумовна немного помолчала, затем попросила:
– Расскажешь, как зачёт по фокусировке энергии сдать умудрился? Право слово, теряюсь в догадках. Если не секрет, конечно.
Секрета тут никакого не было, и я объяснил, что стабилизирую энергию, закручивая её волчком.
– Ага! – мигом ухватила дамочка суть. – Гасишь колебания обратным движением? Интересно, очень интересно. Стоит учесть. И вот ещё – постарайся на протяжении дня удерживать внутренний потенциал хотя бы в десятую часть от максимума. Это упростит терапию.
– Хорошо, – пообещал я без всякой уверенности.
– Всё, можешь одеваться. Жду завтра в шесть.
– Ох… У меня тренировка до четверти девятого.
Лизавета Наумовна обречённо вздохнула.
– Хорошо, тогда в девять. Ну, Макар Демидович…
Последнюю фразу она оставила незаконченной и принялась что-то писать, а я ещё немного полежал на кушетке, потом отправился одеваться. Когда покинул процедурную, помимо списка необходимых для терапии медикаментозных средств и распоряжения на вахту о допуске в здание в вечернее время мне вручили ещё и направление в пятый кабинет для оценки способностей к ясновиденью.
Я был уверен, что это всё пустая трата времени, которого и так катастрофически ни на что не хватало, но стенать и плакаться по этому поводу не стал. Порадовался уже тому, что для приведения в порядок энергетического канала не требовался пресловутый «спецпрепарат», да и выкупать лекарства за собственный счёт тоже не возникло нужды: перечень следовало сдать отвечавшей за отпуск медикаментов старшей сестре.
