Уф-ф! Хорошо!
Дальше мы болтали о всякой ерунде, но танцевать больше, к моему величайшему разочарованию, не ходили. В голове понемногу нарастал приятный шум, и от очередного стакана я отказался наотрез – уж не знаю, каким чудом удалось проявить запоздалое благоразумие.
– Ой, а мне пора! – взглянув на часики, заторопилась Валя. – Уже поздно!
– А я провожу! – встрепенулся Поликарп, который весь вечер оказывал медсестре столь явные знаки внимания, что та его даже пару раз осадила.
Вот и сейчас она лишь фыркнула.
– Вот ещё! Нам с Петей по пути, он и проводит. Петя, ты идёшь?
Я с готовностью поднялся из-за стола и обнаружил, что сидр – на редкость коварная штука: сознание оставалось ясным-ясным, а стоять ровно и не шататься оказалось не так-то и просто.
– Ничего, что я тебя из-за стола выдернула? – спросила Валя, взяв меня под руку, когда мы прошли через арку.
– Да что ты! И так собирался уже!
Опять же – ещё непонятно, кто кого до дома провожает. Держалась на ногах Валя определённо уверенней меня, а вот я как-то резко поплыл, словно выпитое подействовало разом. Сидел-сидел, потом разогнал кровь по жилам, и развезло.
Такое состояние от Вали не укрылось, она смерила меня профессиональным взглядом и вздохнула:
– Идём, чаем напою.
– Поздно уже! – напомнил я, хоть так и подмывало согласиться.
– Пустяки, через чёрный ход зайдём. Его и не запирают никогда, чужие у нас не ходят, – заявила Валя. – Идём-идём! Ещё не хватало в таком виде в казарму вернуться! Взыскание точно схлопочешь!
– Да я нормально!
– Перестань, пожалуйста! Я тогда точно не усну!
Жила медсестра в двухэтажном доме в глубине квартала, примыкавшего к территории авточасти, нам и в самом деле оказалось почти по пути. При поддержке спутницы я поднялся по скрипучей лестнице чёрного хода – и стоило бы впасть в уныние из-за столь непотребного состояния, а вместо этого порадовался возможности обхватить девичью талию. Пожалел немного даже, когда не пришлось идти в обнимку по коридору, поскольку нужная дверь оказалась ближней.
Я навалился на стену, а Валя отперла… Нет, не квартиру даже, а блок из двух комнат и крохотной прихожей. Из-под левой двери выбивалась полоска света, и медсестра шепнула:
– Только тише. Оля с дежурства вернулась.
Разуться получилось не без труда – очень уж закружилась голова, стоило только нагнуться, ну а потом меня завели в комнату, зажгли свет и усадили за круглый столик у окна.
– Сейчас чай пить будем, – сказала Валя, ставя чайник на одноконфорочную электрическую плиту.
– Да я сам! – вызвался я нагреть воду и – нагрел, но лучше бы, наверное, лишний раз не напрягался.
Как пили чай, уже толком и не помнил. Дальше – провал.
Очнуться заставила пощёчина – хлёсткая, болезненная, не первая. А ещё – резкий запах нашатыря.
Да что такое?!
Сознание прояснилось в один миг, будто и не пил. Я сразу вспомнил, где нахожусь и как сюда попал, а раз мне отвесили пощёчину…
От одной только мысли об этом бросило в жар, но нет – пусть и лежал на кровати, но на кровати заправленной, да и сам оказался одет. Ну и главное: пощёчину мне влепила не Валя, а Ольга Мороз, и поводом для неё точно стали не любовные поползновения.
– Очнулся! – с облегчением протянула брюнетка и кинула смоченную нашатырём ватку на стол к двум чашкам и заварочнику. – Петя, ты совсем дурак? Ты что творишь?!
Стоило бы выяснить, о чём речь, но спросил я о другом:
– А Валя где?
– На дежурство ушла, утро уже.
И точно – за окном начинало светать. Действительно, утро.
– Ты хоть помнишь, что ей наговорил? – потребовала объяснений Ольга.
Я неимоверным усилием воли заставил себя усесться на кровати, зажал гудевшую, словно колокол, голову в ладонях и охнул.
– Да вроде ничего такого и не говорил… – прохрипел я пересохшей глоткой и протянул руку в сторону стола. – Дай попить!
– Вставай! – потребовала Ольга и ухватила меня под руку. – Да вставай ты!
– Чего тебе?
– Шевелись, Петя! Не раскисай!
Пришлось подниматься на ноги. Голова немедленно закружилась, и я едва не упал, ладно хоть ещё успел опереться о стену.
– Пошли!
Мы перебрались в далеко не столь просторную соседнюю комнату; там Ольга позволила мне плюхнуться на кровать, а сама отошла к окну. Домашний халатик ей чертовски шёл, и вид сзади показался привлекательней некуда, но сейчас мне было не до созерцания девичьих прелестей – чем дальше, тем сильнее мутило, а к горлу то и дело подкатывала тошнота.
И что я такого мог наговорить Вале? Неужто признался в любви?
В голове мелькали лишь какие-то обрывистые воспоминания, но нет – думаю, до такого всё же не дошло. Да и не стала бы психовать по этому поводу подручная Альберта Павловича. Ей-то какое дело до моей личной жизни? Тут определённо что-то другое. Как пить дать – несравненно более серьёзное.
Но что?
Ольга тем временем подняла доску подоконника и открыла небольшую нишу, в которой лежали сделанные мной ключи, миниатюрный никелированный пистолет и пачка патронов двадцать второго калибра, фотокамера, замаскированная под пачку папирос, потайной фонарик, а ещё – несколько пузырьков и картонных коробочек с таблетками.
Брюнетка выщелкнула две пилюли, вложила их мне в руку и протянула стакан с водой.
– Пей!
Было так паршиво, что не стал задавать никаких вопросов, закинул таблетки в рот, хлебнул воды, судорожным движением проглотил. Не ощутил никакого моментального эффекта, но не вырвало – и то хлеб.
Стоп! Вот о еде точно не стоит вспоминать…
Какое-то время я молчал и размеренно дышал, перебарывая дурноту, затем спросил:
– Что такого я наговорил Вале?
– Не помнишь?
– Не-а…
– Ты ей в убийстве сослуживца сознался, идиот!
Садани Ольга меня вместо ответа молотком по темечку, и то меньше поразился бы. А так только рот от изумления разинул.
– Как так?
– А вот так! Пьянь!
Возникло ощущение, будто очутился в дурном сне, заподозрил даже девчонку во вранье и потребовал объяснений:
– Тебе откуда знать?!
– Подслушала, – без малейшего смущения призналась Ольга. – Жаль, вмешаться не успела. Из тебя просто пёрло, никак заткнуться не мог!
И точно – понемногу в голове прояснялось, возвращались какие-то кусочки воспоминаний. Что-то такое Вале я и в самом деле говорил…
