– Допустим. – Несмотря на злость, я действительно согласилась с его доводами. – Но рассказать-то мне все можно было с самого начала!
– Ага, – поддакнул домовой, прямо лучась ехидством. – И про короля, и про превращение. Так бы ты и поверила! А если бы и поверила, то спокойствие напрочь бы потеряла! Что я вас, женщин, не знаю? Начала бы с того, что «ой, он, бедненький, в шкуре мается», а закончила бы тем, что «караул, посторонний мужик в доме»! Где была бы сейчас твоя учеба? И за год ничего бы не освоила!
Я надулась. Мало того что меня обвели вокруг пальца, так еще получается, что я сама же в этом и виновата. Я отпустила домового в траву и взяла со скатерти ближайший горшок. Не глядя, схватила ложку и отправила в рот. Во-первых, после единственного утреннего пирожка безумно хотелось есть, а во-вторых, разговаривать все равно было не о чем.
– Не обижайся, – домовой примирительно тронул меня за рукав, – просто пойми, что в магии все постигается с азов и совершенствуется не сразу, а постепенно. Тем более что Грей все это время терпеливо ждал, когда ты достигнешь нужного уровня в магии. Ему-то пришлось ведь куда хуже, чем тебе. Как думаешь?
От последних слов я замерла, ложка глухо звякнула о горшок. А ведь действительно, именно Грею хуже всех, причем не только сейчас, но и было все это время. Представляю, в какое отчаяние он впадал, когда видел мою неудачную практику.
– Доедай, и я пойду, – засуетился домовой, – а то уже полночь скоро. Обряду никто мешать не должен.
– Сейчас! – Я быстро заработала ложкой и минуту спустя отдала домовому пустой горшок. – А Грей почему не ест? – До меня только сейчас дошло, что ужинала я в гордом одиночестве.
– Он позже поест, если после твоих экспериментов живым останется! – фыркнул домовой.
Я нахмурилась. Домовой подпрыгнул:
– Да шучу я! Просто его при превращении так выворачивать будет, что вся еда сейчас только во вред пойдет. Не бойся, от тебя это не зависит. Все, я пошел, а вам удачи! Вот еще, пригодится…
В траву упал небольшой нож.
Посидев еще некоторое время в тишине, я подняла нож, встала с травы, прошла несколько шагов и посмотрела на небо. Луна мягко светила желтовато-серебряным светом прямо над моей головой, а вокруг стояла глухая тишина. Даже сверчки молчали.
Решив, что места для обряда вполне хватит, я начертила ножом на земле большой круг и растянулась в центре. Крысолак, словно зная, что именно нужно делать, подошел и улегся на груди. Немного повозился и затих.
Подавив тяжелый вздох, я произнесла несколько слов. Крысолак на груди дернулся и завыл: надрывно, тяжело, с хрипами и сипением.
Протяжный вой, местами напоминающий лающий кашель, меня оглушил. Я вцепилась в крысолака, не давая тому сдвинуться с места, и произнесла следующую часть заклинания.
Вой перешел в рычание, зверь впился зубами и когтями в мои руки. От жуткой боли я едва не заорала в голос, но вовремя стиснула зубы. По ритуалу орать мне строго запрещалось. Несмотря ни на что, я должна была только говорить, причем внятно и без запинки.
Третью часть я выпалила скороговоркой, на одном дыхании, уже не слыша собственного голоса из-за громкого рычания зверя, который словно обезумел и остервенело рвал мои руки в лохмотья. Кровь летела мне в лицо горячими каплями, а луна, на которой я неотрывно концентрировала взгляд, казалось, заняла собой все пространство необъятного ночного неба.
Следовало признаться, что я никогда не считала себя выносливой и терпеливой, а от одного только вида крови могла запросто упасть в обморок. Сейчас же во мне что-то изменилось – ответственность не за свою жизнь, а за чужую неожиданно придала мне столь необходимые сейчас силы и терпение.
Боль, конечно же, я чувствовала в полной мере, но вот только воспринимала ее иначе – когда от тебя зависит будущее кого-то другого, то не задумываясь жертвуешь ради него всем. Я сейчас не думала о себе, только отчаянно желала, чтобы ритуал прошел успешно и закончился как можно быстрее.
Наконец почувствовав, что сознание заволакивает мутной пеленой, я последним усилием воли вытолкнула сквозь сжатые зубы три последних слова и отключилась, по-прежнему крепко сжимая в объятиях крысолака и не имея ни малейшего понятия о том, свершился ли обряд.
Глава 20
Первым делом ко мне вернулась боль, а только затем сознание. Застонав, я завозилась и открыла глаза, чувствуя непонятную тяжесть на всем теле. Тут же застыла, разглядев прямо перед носом черноволосую макушку. Сердце немедленно затопило горячей волной радости, но радость довольно быстро сменилась тревогой. Грей, если это был он, не шевелился, не дышал и вообще не подавал никаких видимых признаков жизни.
Я аккуратно выползла из-под мужчины и перевернула его на спину. Несомненно, это был Грей, тот самый красавец с фотографии. Слегка осунувшийся, в лохмотьях, ничуть не прикрывавших крепкое, восхитительно сложенное тело, с заляпанными кровью – моей кровью – руками, с роскошной копной иссиня-черных волос, на фоне которых бледное лицо выглядело восковым, с синюшными губами – это был он, и только он. Кстати, даже сейчас, несмотря на его плачевный вид, от красавца нельзя было оторвать глаз.
Прильнув к его груди, я услышала уверенное, ровное сердцебиение, а затем, не будучи в силах сдержаться, легонько поцеловала в губы. В конце концов, имею я право на небольшое вознаграждение за боль в исполосованных руках? К тому же Грей без сознания и нас сейчас никто не видит!
Утешив себя подобным образом, я с сожалением отодвинулась от бывшего Крыса и тихо позвала домового. Пушистик появился сразу.
– Поздравляю! Ты молодец! – заявил он, усмотрев произошедшие изменения. – Теперь нужно еды побольше, а то он, когда проснется, есть захочет. А ты вот держи, руки намажь.
Я взяла крохотный пузырек и последовала совету домового. Боль моментально утихла, а раны затянулись прямо на глазах, словно их и не было. Только почему-то вместо радости я почувствовала печаль.
Вот проснется сейчас Грей и не узнает, что я ничем не хуже его невесты, вон на какие жертвы ради него пошла. А так увидел бы – сначала пожалел, а там, глядишь, и другие чувства проснулись бы. Но нет, не суждено. Да и ни к чему мне его жалость! Если понравлюсь, он меня и без всякой жалости полюбит.
Мое сердитое сопение прервал тихий стон Грея. Забыв разом все мысли, я подскочила к нему.
Синие глаза смотрели спокойно и осмысленно, на бледные щеки вернулся румянец. Не зная, что сказать, я просто улыбнулась.
– Жив, здоров и с памятью все в порядке! – с одного взгляда определил домовой и, открыв крышку на одном из горшочков, подмигнул лежащему Грею: – Кушать подано, ваше величество!
Дразнящий аромат подхватил легкий ветер, и величество, не дожидаясь повторного приглашения, легко вскочил на ноги, подсел к скатерти и принялся методично уничтожать кушанья. Торопливо, но с изяществом, присущим особам королевской крови. Короче, тот факт, что за время пребывания в чужой шкуре красавчик не растерял навыки этикета, сразу бросился в глаза.
