– Так чью кровь я соскабливала с пола своего магазина? – спросила вдруг Флоренс очень спокойным голосом.
Оуэн хмыкнул.
– Вас, кажется, это почти не удивляет? У вас нет никаких вопросов?
Флоренс поджала губы и смяла использованную салфетку.
– Я только что задала вопрос, – отозвалась она, разглядывая его. – Кстати, кто вы вообще такой?
Оуэн нахмурился, а я вздохнула с облегчением – процедура закончилась, хотя бы ненадолго.
– Меня зовут Оуэн Кингсли, – при этом он слегка поклонился. – А вы, надо думать, приемная мать Эбби?
Флоренс кивнула и расправила плечи.
– Совершенно верно. И я полагаю, я имею право наконец-то узнать, что здесь на самом деле происходит, – она посмотрела на меня. – Эбигейл? Ко мне приезжала полиция. Они говорили, что против тебя было составлено обвинение.
– Было? Почему было?
Флоренс состроила странную гримасу.
– Считай, ты вышла сухой из воды, – почти раздраженно пояснила она. – Я сразу поняла, что с этим заявлением что-то не так. Ты якобы вломилась в дом к мистеру Морану вечером. Вместе с двумя братьями Тремблэями, – тут она сурово посмотрела на Бастиана. – При этом все знают, что Даркенхолл в это время уже закрыт. Только этого факта оказалось бы уже достаточно, чтобы опровергнуть все обвинения, – она перевела строгий взгляд на меня. – Но на всякий случай, если бы вдруг полицейским этого было недостаточно, я сказала, что в тот вечер я приехала в Даркенхолл навестить тебя, и мы вместе находились в твоей комнате, так что ты никак не могла ничего украсть в указанное время.
– Ты что, солгала полиции?… – я посмотрела на приемную мать огромными от удивления глазами.
– А ты что, на самом деле обокрала того господина? – неуверенно проговорила она.
– Нет-нет, – поспешила заверить ее я. – Клянусь, я этого не делала.
– А кровь в моем магазине? Откуда она?
Я чувствовала себя ужасно, беспокойно заерзала по дивану, пытаясь устроиться поудобнее, но, как бы я ни садилась, все равно ощущала адскую боль.
– Я хотела тебе все объяснить, но…
Бастиан перебил меня.
– Может, сначала вы нам объясните, почему вдруг Джек Вудс появился в вашем ателье, хотя его все считают мертвым?
Флоренс побледнела.
– Так это была кровь Джека? – спросила она дрожащим голосом, и я резко вскочила. Я вдруг все поняла. Поняла, почему ее голос звучал так взволнованно.
– Кровь Джека?! – в ужасе завопила я. В боку тут же закололо, и я схватилась за него. Нет, долго я сидеть так не могла. – Кровь Джека? – я ошеломленно потрясла головой. – Почему ты спрашиваешь об этом? Ты что, знала, что мой отец на самом деле не мертв?
Флоренс стала еще бледнее, и она дрожащими руками сняла шляпу.
– Эбигейл…
– Я не могу поверить! – Мне опять стало плохо. – Ты все это время знала?..
– Значит, это все-таки не его кровь? – снова переспросила Флоренс.
– Нет, не его, – пришел на помощь Оуэн и, подойдя к окну, оперся на подоконник, так что его тень упала на меня.
Инстинктивно я отстранилась от Флоренс, не спуская при этом с нее глаз. Я чувствовала себя преданной. И это причиняло даже еще больше боли, чем после злополучного падения по нескольким пролетам стеклянной лестницы. Я почувствовала, что Бастиан разглядывает мои плетения. И сама ощущала, что во мне что-то менялось, что меня охватывает тьма. Ощущение счастья сегодняшнего утра исчезло. Любовь к Бастиану – заметно остыла. Я уже сама не знала, что именно я должна чувствовать. Или что я хотела чувствовать.
– Везде одна ложь, – слабо выдавила я. Мне будто сдавило горло. Слезы обжигали мне веки, но я не плакала, с каждым вздохом становилось все больнее.
– Значит, вы знали, что Джек Вудс жив, – продолжал Оуэн.
Флоренс посмотрела на меня извиняющимся взглядом, но я все равно злилась.
– Да, знала, – призналась она, перебирая краешек своей шляпы и гладя красное перо. – Мы случайно встретились два года назад. Я тогда шла мимо Отдела по делам несовершеннолетних и заметила Эбигейл. Какой-то мужчина тащил ее в здание, грубо схватив за запястье, а женщина рядом с ним, должно быть, его жена, громко на нее ругалась. Я сразу узнала Эбби. Моя палатка на рынке стояла рядом с палаткой ее родителей. И, конечно, я уже знала о несчастном случае с ее родителями несколькими годами раньше, знала, что Эбби живет в приемной семье. И уже несколько семей от нее отказались.
– А дальше? – настаивал Оуэн.
Флоренс нервно теребила перо на шляпке.
– Мне было ужасно жаль ее. Стало ясно, что у нее серьезные проблемы. Я продолжала оглядываться на нее через плечо, пока шла дальше, а потом… я случайно врезалась в мужчину на следующем углу улицы. Он появился там будто из ниоткуда, – тут перо скрипнуло, и Флоренс отложила шляпу в сторону. – Этим мужчиной оказался Джек. Он… тоже наблюдал за Отделом по делам несовершеннолетних.
– Он следил за мной? – я оперлась о спинку дивана, чтобы не упасть. – То есть, когда Эриксоны возвращали меня, как сломанный тостер, папа видел это?
Оуэн рассмеялся над моим сравнением, и Бастиан смерил его гневным взглядом.
– Сначала я тоже не могла в это поверить, но так все и было. И в тот день он попросил меня позаботиться о тебе.
– Так это отец попросил тебя забрать меня к себе? – я даже не знала, почему испытывала такую боль. Может быть, потому, что я всегда думала, что Флоренс приняла меня, потому что сама этого хотела. А не потому, что этим она оказала услугу старому знакомому. – Почему он не сделал этого сам? Почему он допустил, чтобы я жила у чужих людей? – закричала я. – У малознакомой женщины, которая случайно продавала шляпы на том же рынке, что и он свои украшения!
Я так крепко сжала кулаки, что ногти впились мне в ладони, оставляя в них следы в виде маленьких полумесяцев.
– Он беспокоился о тебе и твоей безопасности. Он боялся, что за тобой кто-то охотится – и за ним тоже. Вот почему он прятался. И потому я заботилась о тебе.
Каждое ее слово напоминало удар в живот. К горлу поднималась желчь. Я не могла ничего сказать. Просто смотрела на нее. На женщину, которой я доверяла больше, чем кому-либо другому.
– Вы знаете, где сейчас Джек? – невозмутимо продолжал Оуэн свой допрос.
Флоренс опять посмотрела на меня извиняющимся взглядом.
– Не знаю. Но я знаю, как с ним связаться.
Тяжелый всхлип вырвался из моего горла, и я не могла больше сдерживать слезы. Каждая косточка в моем теле болела, каждая мышца судорожно сжималась, и мое сердце каменело, пока я медленно проваливалась в то, что всегда меня защищало. Боль. Темная, насыщенная – и такая знакомая – боль. Я вытесняла прочь все приятные воспоминания о времени, что я проводила с Флоренс, о наших совместных вечерах перед чертежами, о ее коте, с которым я любила валяться на диване. Нет, никакой больше привязанности. Она меня не защитит. Она меня предала. И это было мучительно больно.
