– Продолжайте, пожалуйста, – приободрила её Защитник.
– Да. Он приказал – он не просил никогда. Приказал им продемонстрировать результаты эксперимента друг на друге.
– У них получилось это сделать?
– Нет. Они не могли сконцентрироваться, ни один, ни другой. Тогда Ребус спросил девочку, сколько длилась пытка. Девочка не смогла ничего ответить – по правде говоря, она не разговаривала после этого дней десять и до конца года держалась так, будто уже растворилась во всемире, а ее тело двигается механически, как голем. Но из того, что она мне успела рассказать, прежде чем замкнулась в себе, я узнала, что пытали её около двадцати секунд – оба, в целом. Сообщила это Ребусу при всех.
– Вы знали, что он собирается сделать? – подал голос Обвинитель. В его голубых глазах зажглось победное предвкушение.
– Напрямую он не сказал, но… – Круста прервалась, потому что Защитник качнула головой. – Он этого не сказал, я не знала.
– Но догадывались?
– Я не знала, – отчетливо и почти по слогам проговорила обвиняемая.
– Что Ребус сделал потом? – продолжила расспрос Защитник.
– Он сделал с ними то же, что они сделали с девочкой. По двадцать секунд на каждого.
– Он сделал это при всех?
– Да, это видели все, кто на тот момент собрался в общежитии. Не только я.
– Скажите, об этом идет речь в письме Ребуса, датированном шестым днем года тысяча двадцать один?
– Да.
– Вопросов больше нет, – сказала Защитник и села. Обвинитель поднялся во весь свой высокий рост:
– То есть вы, зная о случае пыток и самовольной расправе Ребуса над подответственными, не уведомили институт?
– Как и все остальные. Кроме того, следов пытки не оставили, и доказать что-либо не представлялось возможным.
– Что случилось с девочкой после того инцидента?
– Как я уже сказала, долгое время она не разговаривала. Она проучилась до конца года, была в очень сложном и отрешенном душевном состоянии. После она решила оставить обучение и уехать к себе домой. Я не узнавала, что с ней стало.
У Дитра дрогнули пальцы. Он увидел вдруг зал институтского общежития, наполненный молодыми людьми в униформенных гражданских мундирах полувековой давности. Видел он отчетливо, словно вспоминал все сам. Он видел, как девочка из прединститутской группы, бледная, угловатая, боящаяся даже дрожать как сигнальная собачка, смотрит все сорок секунд пытки на своих обидчиков и снова чувствует все то же, что они сделали с ней и что делают с ними сейчас. Он видел Равилу и других студентов, не вполне понимающих, что происходит, и забывших даже думать о девочке, одеревеневшей от свалившегося на нее проклятия. Он видел Рофомма, тогда еще не обгоревшего до уродства, молодого, чернокудрого, улыбчивого и уверенного в своем праве на жестокость, – спокойно взирающего на преданные страдания опрометчивых подпевал. Дитр посмотрел на свои пальцы, сжал и разжал их на одной руке, потом на другой – просто чтобы вернуться сюда, где слушали Равилу Крусту.
– Обвинительная бригада, – Обвинитель вытащил папку с бумагами и с шорохом ею потряс в своей большой цеховской ладони, – добыла сведения о ее дальнейшей судьбе. Эта девочка, Марела Анива, после того, что случилось с ней в пятнадцать лет, прожила еще три года. Первого дня год тысяча три она покончила с телесным посредством яда. Из-за того, что никто из родственников или преподавателей не знал, что с ней случилось, и не смог ей вовремя помочь…
– Это не относится к процессу! – Защитник вскочила с кресла. Председатель согласно постучал молотком. Обвинитель умолк. И тут снова заговорил:
– Обвинительная бригада решила обнародовать эти сведения с целью установления отношений Равилы Крусты и Рофомма Ребуса. У меня все, спасибо, – закончил он и с каменным лицом сел, оправляя на себе церемониальную мантию с вышитыми на ней золотыми арбалетом и мечом.
Дитр выдавил неодобрительную гримасу, увидев, что Обвинитель, некогда его подчиненный Ралд Найцес, оглядывает слушателей, наблюдая за реакциями. Конечно же, Ралд знал все подробности той институтской истории, Круста сама поведала ему их, желая помочь следствию по делу Ребуса. А теперь Найцес выворачивал всё наизнанку, нацелив ядовитую пустоту давних событий на саму Крусту. Обвинитель увидел, с каким лицом на него смотрит Дитр, и поспешно отвернулся.
Председатель объявил вопросы слушателей. Первой кулак вскинула Андра.
– Андра Реа, Министр внутреннего порядка агломерации Акк, – провозгласил Председатель.
– Спасибо. Госпожа Круста, я изучила всю вашу переписку. Я заметила, что письма, как правило, приходили редко. Это, надо полагать, связано с тем, что вы находились на Песчаной Периферии в спорные годы, а Ребус тоже постоянно менял свое место пребывания. Но институт вы закончили в год тысяча два, а первое письмо датировано годом тысяча восемь. То есть семь лет Рофомм Ребус не вспоминал о вашем существовании. Что сподвигло его начать переписку? Ведь первое письмо принадлежит ему.
– Вы хотите, чтобы вас выбрали Судьей, госпожа Реа? – не удержалась Круста. Круста выбилась в министры в сорок восемь, а Андра – в тридцать пять, Крусте это явно не давало покоя. Председатель уже схватился за молоток, чтобы призвать обвиняемую к соблюдению порядка, но Круста быстро ответила на вопрос: – Ребуса интересовали события на Периферии. Ведь именно в год семь-восемь был пик бунтов местных кочевников…
– Пик геноцида местных народов, вы хотите сказать, – громко проговорила Андра – голос у неё стал нервным и высоким.
– Госпожа Реа! – Председатель стукнул молотком.
– Прошу меня извинить, – даже не взглянув на него, сказала Андра. Она вперилась в Крусту своими желтыми глазками, всё её худое лицо с мелкими чертами стало еще острее. Круста тоже перестала владеть собой и поджала губы. Дитр подумал, что Обвинителем выбрали не того человека. – Госпожа Круста, как я уже сказала, Ребус постоянно менял свое место пребывания, которое разыскивали предшественники господина Дитра Парцеса и, собственно, он сам… – Андра кивнула на сидящего рядом Дитра. – Координаты штаб-квартиры, убежища или иного местонахождения террориста, совершившего массу преступлений против законов всемира и теломира, следовало сообщить силовым министерствам, сокрытие такой информации являлось бы преступлением. Что удерживало вас, тогда еще полевого врача спорной Периферии, от того, чтобы тайно сообщить…
– Я не знала о его адресах, – жестко и холодно перебила её Круста. – Он отправлял мне почту специальными почтовыми животными по эстафетной системе. Как правило, это были змеи и фенеки, один раз письмо доставил шёлковый паук. Животное дожидалось ответного письма, принимало его и без кода – я не давала почтовым животным никаких адресных кодов для эстафеты – уходило с письмом. По всей видимости, Ребус каждый раз формировал новые эстафетные цепочки из почтовых животных и давал им улучшенный код, чтобы они не разбегались сразу после доставки письма, а сохраняли систему и даже доставляли письмо обратно. И я уже сказала, что я его боялась, – Крусту вполне искренне передернуло. – В наш полк прибыли двое моих младших братьев, я только что вышла замуж и готовилась стать матерью. Я не считала нужным злить Ребуса.
