– Не сомневайтесь, – говорила Круста, оттирая окровавленные руки о врачебную рубаху. – Я просто боялась.
2. Звездный Помазанник
Дитр проснулся в поту и с затёкшим боком. Свечи сразу же зажглись. Он так и не сходил в душ вчера. Пересилив ужас, Дитр заставил себя пройти в ванную. К счастью, зеркало показало ему рано поседевшего мужчину с серыми глазами и мягким вдумчивым лицом. Дитр подумал, что ему следует обратиться к врачу-душевнику, да так, чтобы никто не узнал – ведь для публики он героический эталон доблести и силы духа. Ему внезапно послышался ледяной, жутковатый смешок, который, вне всякого сомнения, принадлежал Ребусу, который узнал вдруг, что Дитр Парцес перепугался и хочет сходить к душевнику. Но это абсурд, сказал себе Дитр. Ребус никогда не смеялся, он много улыбался, но не смеялся никогда, по крайней мере, никто никогда не видел, как он смеялся или делал что-то похожее.
Он принял у привратника тележку с завтраком, отвез её в столовую и стал накрывать на стол, пока жена собиралась. Виалла расчесывала волосы, напевая песенку на гралейском, и Дитру сразу же вспомнилось из рассказов старших, как Префект Конфедерации (Дитр тогда еще не родился) заявил международному сборищу прессы, что Рофомм Ребус – исключительно проблема Конфедерации, не выходящая за её границы. На поддержку за рубежом, говорил Префект, у Рофомма не хватит сил. Кому он нужен, скажем, в Гралее? Через десять дней в Гралее был убит наследник Принципата, а охрана то ли была очарована и убеждена Ребусом, то ли под воздействием всемирного насилия над душами ничего не сделала. В любом случае, даже казнить удалось не всех, потому что Ребус устроил побег соратникам прямо из камеры, где своим каллиграфическим почерком учёного написал на стене и по-гралейски, и на варкском, общепринятом в Конфедерации: «Теперь я международная проблема». Он периодически возникал в Гралее и в последний раз расправился с целой сотней солдат-скалолазов, проходивших учения на границе с Акком. Он сидел на вершине и своим сильным, непонятно где поставленным голосом распевал «Родную высоту», аккомпанируя себе хлопками в оплавленные ладоши.
«Родная высота, – пел он, прихлопывая, а солдат вдруг отпускал веревку и срывался со скалы, —
Ты совершенная, – и следом за ним веревку отпустил следующий пограничник, —
Моя всемирная гора, – он прихлопнул два раза, и еще двое несчастных одновременно выпустили веревки и с воплем окончились в своем последнем полете. —
Родная высота, тебя я берегу.
Гралея, родина моя!»
Строевой марш скалолазов был длинным, и как раз хватило на всех. Остался в живых лишь один солдат, и Ребус велел ему передать в Принципат, что этот марш – его любимейший из всех маршей. «А еще что я умею петь, и однажды составлю репертуар для принципарной семьи и снова навещу их», – добавил он. По счастью для принципарной семьи, в жизни Ребуса появился Дитр Парцес, и он забыл о Гралее.
– Ты такой бледный, – улыбнулась Виалла, выходя из ванной. Волосы пышным водопадом рассыпались у неё по плечам, собирать она их не любила. – Неужели ты настолько не выносишь гралейский язык? – Она обожала его подкалывать тем, что она, как и Ребус, была гралейского происхождения. – А если бы меня звали не Виаллой, а Виалонной, как сначала меня хотела назвать мать?
Дитр иронично захмыкал. В отличие от предполагаемых родичей Ребуса теща не была знатного происхождения и называть дочь Виалонной права не имела. Но так как в Конфедерации не было никакой знати, мать Виаллы нашла широкий простор для амбиций. От материнского снобизма девочку спас отец, настояв на том, чтобы ребенка назвали по-нормальному. Теща Дитра не любила, говорила, что мужчина ростом в сто семьдесят семь ногтей, да еще и из семьи алкоголиков, селекционно непригоден. Виалла чуть не рассорилась с матерью тогда, сказав, что они не дворяне и даже не члены диаспоры, чтобы соблюдать эти противные всемирной любви гралейские законы «О продлении телесного». Виалла верила, что если их дочь будет похожа на Дитра, она все равно будет красивой.
Попрощавшись с женой, он вышел из доходного особняка, сжимая в руке сложенный чёрный в серебряную полоску флажок полицейского офицера, но решил, что и так рано вышел и поэтому дойдет до Центральной площади пешком еще задолго до начала слушания.
Журналисты, как выяснилось, успели раньше. Утренний номер «Точности» уже вышел, у Одоры, маячившей у Памятной стелы по центру площади, вид был довольный. Дитру опять пришло на ум сравнение с сытой мухой. Они с иллюстратором приветственно махали ему рукой, но донимать не спешили, почти злорадно наблюдая, как к Дитру ринулись журналисты из других изданий.
– Господин Парцес, по поводу интервью, которое вы дали «Точности»…
– Господин Парцес, вы правда считаете, что Ребус мог заставить Крусту принять свои услуги в Освобождении?
– Господин Парцес, Ребус и Круста были любовниками?
– Господин Парцес, Ребус мог действовать как агент Доминиона в целях дискредитации кампании по Песчаному Освобождению?
– Господин Парцес, буквально пару слов, господин Парцес…
Игнорируя прессу, Дитр проскользнул в зал суда. Некоторые слушатели уже были в фойе. Те, кто стояли группками, при взгляде на него сразу начали переговариваться. Андры пока что не было – или она просто от него пряталась.
– Парцес, мне понравилось твоё интервью, – к нему приближался высокий белокурый глава Обвинительной бригады. В руке он сжимал свернутый номер «Точности».
– По протоколу мы не можем просто так взять и поболтать, Ралд, – помотал головой Дитр и оглянулся по сторонам. – Вот когда закончится процесс, мы с Виаллой с радостью с тобой выпьем.
– Твоей Виалле нельзя пить, шеф, – хмыкнул Обвинитель Ралд Найцес. – А вот кто надерётся от досады, так это Реа. От неё там пара слов, зато от тебя – целая тирада. «Точность» – вот сюрприз! – пригласила аналитика, бывшего душевника-криминалиста. Держи-ка газетку, – он сунул ему листок, – я посмотрю, ты, похоже, единственный, кто не читал своё же интервью.
Ралд Найцес удалился, а Дитр развернул утренний выпуск «Точности».
«Дитр Парцес: «Виновна, но не виновата».
Знаменитый шеф-следователь полиции Конфедерации поделился с корреспондентом «Точности» своим мнением об отношениях Префекта Песчаной Периферии и покойного террориста Рофомма Ребуса».
Приглашенный эксперт-душевник высказался с уточняющим комментарием, соглашаясь с Дитром. Душевник добавил, что «Парцес знает Ребуса лучше, чем кто-либо из его ближайших сторонников, потому как за годы противостояния столь похожие и столь противоположные в своей душевной силе люди стали друг другу практически доппельгангерами. Парцес всегда действовал так, как действовал бы сам – но под знаком минус – и так он предугадывал действия и мысли Ребуса, и эта проницательность привела его к победе над самым всемирно опасным массовым и серийным убийцей».
Статья могла спасти Крусту, статья могла уничтожить Крусту. Одора и редактор махнули рукой на свое отношение к Префекту и написали то, о чём думал Дитр.
