К нему чинно двигался иностранец с переводчиком. Дитр понятия не имел, что забыли гралейцы на процессе против Крусты, ведь Принципат всячески и публично отвергал Ребуса как своего соплеменника.
– Эр номинно, нуэр Парцес, – проговорил делегат, протягивая ему руку. – Вэр анно Горонн Церус.
Переводчик изящно кивнул, решив не переводить приветствие.
– Эр номинно, омм Церус, – ответил Дитр.
– Вэр ан вайло да церо да ирнанн Круаллорнеи.
– Я прибыл по просьбе вашего Обвинителя, – затараторил переводчик. Дитр был точно уверен, что гралеец прекрасно владеет варкским, но мелкопоместная гордость гралейцев слыла в Конфедерации притчей во языцех.
– То есть вы будете экспертом или свидетелем? – спросил Дитр, и переводчик застрекотал на ухо делегату.
– Вер анеи стаблеи, – кивнул Церус.
– Я буду экспертом… – начал переводчик.
– Анеи инол энна ланота марилла нор круалло. До аун танна марилла стаблета тарра унилла рал вэррос.
– Собираюсь уточнить одну маленькую деталь по делу. Но даже такая маленькая работа очень важна для нас.
Гралейский делегат и переводчик раскланялись с Дитром и отчалили в сторону высокого столика, вокруг которого собралась Обвинительная бригада во главе с Ралдом Найцесом. Официант разливал им бодрящую настойку по кривым стаканчикам.
Вошла Андра. Едва завидев друга, она сразу сделала вид, будто ей надо срочно переговорить с Головным из сельскохозяйственных земель агломерации Гог. Дитр вздохнул, вдруг почувствовав себя одиноким. К нему продолжали подходить люди, выражая своё согласие или решив поспорить. Согласным он вежливо улыбался, а спорщикам ещё более вежливо отказывал, говоря, что с утра крепкая дискуссия – даже менее правильный выбор, чем крепкая бодрящая настойка.
На слушание, как и обещала Защитник, привели солдата, который уже был глубоким старцем, но с хорошей памятью. Свидетель рассказал, что однажды попытался выяснить, откуда идёт эстафета, за что получил змеиный укус. К счастью, он, солдат Песчаного Освобождения, всегда имел при себе аптечку с противоядиями, поэтому змеиный укус не доставил ему хлопот. С удивлением он обнаружил, что змея решила нарушить эстафетную систему. Тушканчик, которому следовало передать капсулу, был укушен и быстро околел, а змея проворно поползла дальше. Солдат крался за ней довольно долго, посчитав нужным узнать, откуда идут письма (вдруг это шпионская цепочка). Змея ползла не в каком-то определенном направлении, а лишь искала новое животное для продолжения цепочки. Им стал пустынный жаворонок.
– Своими вот этими глазами видел, – скрипел старик, – как змея выстукивала ему код. Змея – птице!
– Гремучая змея? – попросила уточнить Защитник.
– Да, розовый гремучник. Уж я-то в змеях разбираюсь – столько лет в пустыне!
– То есть змея кодировала совершенно новое животное?
– И заметьте, такое животное, чтоб его сложно было поймать или выследить! И тут я точно решил, что наш полевой врач общается с Доминионом или с кем-то вроде того, – старик нахмурился и, прежде чем Защитник успела задать наводящий вопрос, продолжил рассказ. – Но потом я узнал, что Наступательная война закончилась, а Доминион раздавили и наши, и с запада, и остались от него только регент да правительство в изгнании. Им бы было в порядок свои дела привести, куда им пускать шпионов через весь континент…
Председатель стукнул молотком:
– Свидетель, по делу, пожалуйста.
– Я еще Крусту спросил, кому она пишет и почему такая секретность. Она сама жутко удивилась тогда, что животные могут находить новых тварей для эстафеты.
– То есть вы уверены, что госпожа Круста не знала, где находится Рофомм Ребус? – Защитник удовлетворенно склонила голову.
– Точно не знала. Сказала, что переписывается с бывшим однокашником, он ученый и прочее. Видел я даже одно письмо – там не было ничего похожего на шпионский код, а я видел шпионскую тайнопись, поверьте.
– Но письмо вы не читали? – прищурился Обвинитель.
– Пытался, но там слишком заумно написано, так что я просто по нему пробежался глазами. «Всемирные трансформации», «всемирно-контрактуальная ошибка» и всё такое.
– А вы видели, кем подписано письмо?
– Ну да, в конце какое-то неместное имя – Рофомм.
– Вам же было уже тогда известно о существовании такого террориста, как Ребус?
– Я читал в газетах, но думал, что это все байки для простых людей – отвлечь нас от того, что жрать нечего и что налоги…
Председатель неистово застучал молотком, прерывая старческое ворчание не по существу.
– Короче, я думал, что Ребуса не существует. Только потом, когда этот тип начал взрывать оружейные заводы в Гоге, понял, что такой Ребус всё-таки есть.
– В какой год вы прибыли в Песчаное Освобождение? – спросила Защитник.
– Ещё до того, как нам прислали Крусту – в год тысяча два.
– Вы не видели рядом с госпожой Крустой человека с сильными ожогами? – продолжала Защитник.
– Нет, госпожа законник.
– А подозрительного человека в маске?
– Это пустыня, госпожа законник, там зачастую человека без маски на десяток сотнешагов не сыщешь. Маска в пустыне – ничего подозрительного.
Обвинитель поднял кулак и обратился к Секретарю с просьбой включить светоскоп. Приглушили газ, а Обвинитель проинструктировал Секретаря о порядке светографий. Возвратившись на место, Обвинитель спросил:
– Господин Свидетель, вы точно не видели этого человека в обществе госпожи Крусты?
На стене появилась светография страшного лица цвета сырого мяса. Дитр увидел, как сидящего спереди слушателя передернуло. Андра в этот раз уселась подальше от него, но Дитр знал, что и она не может смотреть на Ребуса без ужаса.
– Такую рожу я бы точно запомнил. Нет, не видел, – старик замотал головой.
– А видели ли вы… – Обвинитель сделал знак Секретарю, и тот поменял изображение, – этого человека?
Дрожь в зале мигом унялась, зато Дитр досадливо сжал кулаки. Полиция твёрдо и политически не демонстрировала даже высоким чиновникам портретов молодого Ребуса: обожжённое чудовище должно оставаться чудовищем. Кто-то из дам присвистнул, тревожная тишина сменилась восторженным и удивленным воркованием. Дитр подумал, что когда процесс закончится, он, вместо того, чтобы налить Ралду Найцесу, даст ему в глаз.
У полиции уже после закрытия дела появился новый портрет Ребуса – здесь он позировал художнику с папиросой, зажатой в длинных тонких пальцах. На портрете Ребус соизволил широко ухмыльнуться краем сильного, яркого рта и продемонстрировать художнику верхний ряд зубов, крупных и ровных. От улыбки на подбородке натянулась кожа, подбородок у него был крепкий, мужественный, но не жесткий – под стать остальному изысканно очерченному лицу. Художник (Д. Таттцес, судя по автографу внизу портрета) справился со своим делом лучше всех, кто рисовал Ребуса до него. Словно бы вылощенная перед зеркалом улыбка неприятно контрастировала с холодными черными глазами, которые юноша забыл весело прищурить – так делают люди, не умеющие улыбаться.
