Лорд-маг захохотал ещё громче. Ему пришлось ухватиться за живот, где прежде были повязки.
– Ох. Представляю, кем ты нас считаешь!
– Я считаю вас убийцами – вот кем! Ваши маги уничтожили мой клан! – я ткнула пальцем в сторону Сокола и увидела, как парень вздрогнул: – Он там был!
Мет-астис наконец-то перестал смеяться и серьёзно кивнул.
– Это была война, детка.
– Это была резня! Мы ничего вам не сделали!
Уголки губ мага опустились, а глаза сузились.
– Твои предки сделали нам очень много чего – как сделали бы и оставшиеся, будь у них такая возможность. – Он вздохнул. – М-да. Я выгляжу старым дурнем, препираясь с ребёнком.
Мет-астис кивнул Соколу. Тот нырнул в пещеру и вскоре вернулся, таща один из больших сундуков. Приподняв его, Сокол кинул сундук в могилу.
– Видишь? – сказал мне Мет-астис. – Мы просто избавляемся от вещей, которые нам уже не нужны. А потом отправимся домой. С тобой мы закончили, и нам больше нечего здесь делать. – Он снисходительно махнул мне рукой. – Давай, уходи. Вернись в город или иди куда хочешь. Мне всё равно.
– Но ты… ты убил сэра Джерваса и сэра Розариту! Ты пришёл убить меня. Хотел закончить то, что начали боевые маги!
Мет-астис покачал головой, по-видимому, досадуя на мою непонятливость.
– Я пришёл за тобой, да. Мне нужен был объект для опытов. Что касается тех двух тристианских варваров, я объяснил им, кто ты такая и какое преступление они совершают, укрывая тебя. Но они насмехались надо мной. – Он коснулся щеки. – Женщина меня ударила.
Рука мага вновь повисла вдоль тела.
– Что за мир, в котором люди верят, будто могут безнаказанно бить лорд-магов джен-теп?
Кажется, он позабыл, как произошла наша первая встреча.
– Ты пытался меня задушить!
Теперь Мет-астису вроде бы стало стыдно.
– Я был ранен. Не… очень хорошо соображал. Я потерял самообладание.
Он повернулся к Соколу, который закидывал в «могилу» второй сундук.
– Тут я прошу не брать с меня дурной пример, мальчик. Лорд-маг всегда владеет своими эмоциями, а не наоборот.
Сокол что-то пробурчал в знак согласия и принялся закапывать неглубокую яму.
Кожа на горле странно ощущалась в том месте, где на ней остались отметины. Я почесала шею.
– На твоём месте я не стал бы этого делать, – сказал Сокол. – Чернила глубоко проникают в плоть, до самых костей. Когда метки исчезнут, а царапины заживут, останется привязка.
– Как это? – спросила я.
– Ну, представь… своего рода ошейник, – отозвался Мет-астис, и в его голосе снова прозвучала снисходительность. Вероятно, он полагал, что любое более заумное объяснение покажется мне слишком сложным. – Если ты видишь собаку в ошейнике, то знаешь, что она чья-то, и не принимаешь её в расчёт. Понимаешь?
Миг он смотрел на меня, потом махнул руками.
– Объясни ей ты, – велел он Соколу.
– Когда тебе встретятся порядочные люди, они почувствуют, какая ты. Испытают отвращение к тебе, сами не понимая почему. Они будут сторониться тебя, медек. Избегать.
Мет-астис с энтузиазмом кивнул.
– Избегать. Да, это подходящее слово. Теперь можешь жить своей жизнью, маленький рыцарёнок. Иди куда хочешь, делай что хочешь. Но ты никогда не узнаешь чувства близости. Любой, кто примет тебя, сделает это лишь потому, что втайне желает тебе зла. Так же как твой народ всегда желал зла нашему.
– Настанет день, когда все медеки будут носить ошейники, – прибавил Сокол. – И вот тогда война между нами наконец-то закончится.
Я снова ощупала отметки – текстуру металлических линий и изгибы сигил. Что ж, Мет-астис не лгал, говоря, что возмущён поступком сэра Джерваса и сэра Розариты. Ещё бы! Ведь они дали мне дом и любовь. Теперь, с помощью своего ученика, лорд-маг позаботился, чтобы я больше никогда не увидела такой любви.
– А теперь беги. – Мет-астис небрежно махнул мне рукой и принялся кидать в грязную яму принесённые из пещеры вещи. – Темнеет, а маленьким девочкам не стоит ходить по ночам в одиночку.
Как бы там ни было, я осознала, что отступаю – назад, прочь от пещеры. Но даже тогда я продолжала плакать.
– Почему? Почему вы просто не убили меня?
Мет-астис оторвал взгляд от мусора, остатков еды и пустых винных бутылок.
– Убить? Зачем тебя убивать? Ты ребёнок.
Некоторое время я стояла, глядя на своих мучителей, которые снова принялись закапывать яму, уже забыв о моём существовании.
В последних словах Мет-астиса не было ни тени сарказма. Ни ненависти, ни горечи. Только сострадание.
Вор / Скупердяй
Вор исправляет несправедливость, перераспределяя богатства. Когда мир полон жадности, путь вора становится праведным. Но весы никогда не приходят к равновесию, и рано или поздно воры тоже начинают копить – для себя. Путь вора – это не Путь аргоси.
Глава 9. Отверженная
В городе под названием Домиза-Паго я лежала в тупичке, скорчившись под грудой мусора. Я слушала, как в квартирах наверху люди, уставшие от дневных трудов, спорят или смеются. Или занимаются любовью.
В этом переулке воняло и в лучшие времена, но теперь, когда трёхэтажные здания окутала темнота, здесь смешались запахи дюжины разных блюд, которые готовили и ели. Слишком много специй, мяса и – главное – густого маслянистого жира. От такого зловония у любого нормального человека заболел бы живот. Ну, а что до меня? Запах только усилил чувство голода.
Миновал мой тринадцатый день рождения, хотя я не знала точно, когда именно это произошло. Трудно уследить за датами, если вся жизнь сводится к примитивным действиям. Найти еду. Найти убежище. Не сдохнуть. Повторить это столько раз, сколько сможешь.
Лишь одно я знала наверняка: я бродяжничаю уже давно. С тех пор как я убежала из пещеры у пристани, прошла целая вечность. Сперва я забралась на речную баржу, едва хозяин повернулся спиной. Но он заметил меня среди мешков с зерном и выкинул в воду. Я едва не утонула, прежде чем нащупала ногами илистое дно по другую сторону реки.
Не смогу вспомнить название первого городка, в который приплелась насквозь промокшая, дрожащая от холода. Вскоре я уже убегала от лавочников, заметивших, как я краду их товары. Кстати, удобнее всего красть фрукты: в тележках вечно кто-то роется в поисках плодов получше, а торговцы хмуро смотрят на покупателей; они не заметят, если вы подберёте то, что упало. Конечно, это работает только до того момента, пока констебли не запомнят вас в лицо.
