– Не трать время на болтовню с ним, – тихо сказал Дюррал. – Это не твой джен-тепский маг. Он никто.
Воскового человека эта отповедь, кажется, не смутила. Хотя черты его лица были плохо различимы, на нём явственно читалось презрение.
– Аргоси! Неужто мы устранили ещё не всех бродячих философов, сующих нос не в свои дела?
Дюррал не заглотил наживку. Он просто притянул меня поближе.
– Сейчас тебе нужно быть сильной, девочка. И храброй – насколько сможешь.
– Кто он? – спросила я.
– Я Мет-астис из Дома Мет, – объявила восковая фигура, оборачиваясь к нам.
– А я лорд-маг джен-теп, – ухмыльнулся Дюррал. – Нет, ты всего лишь поганая куча воска, слюны, магии и жестокости усталого старика, которая вросла в окаменевшее сердце ребёнка.
Что-то отозвалось во мне при этих словах. Воск. Магия. Жестокость. И самое ужасное: они вросли в окаменевшее сердце ребёнка. Меня замутило.
Люди не воскресают из мёртвых. Даже джен-теп не могут творить такие жуткие заклинания. Все ужасы, которые я испытывала за эти годы, горечь, ненависть, – всё это было связано с Мет-астисом. Вот почему он так стремился ещё раз увидеть меня перед смертью. Он хотел, чтобы мои самые тёмные мысли всегда были обращены к нему – к его голосу, его лицу. Чтобы он рос во мне, день за днём, пока наконец жизнь не покинет моё тело и не возникнет это гадкое порождение его опытов надо мной.
– На самом это не Мет-астис, да? – спросила я.
Дюррал обернулся и коснулся пальцами моей щеки.
– Да, девочка, это не он.
– Нет… Это я.
Аргоси покачал головой.
– Он недостаточно велик, чтобы вместить всю тебя, девочка. Только самые крохотные, самые подлые части, которые ты ему отдаёшь.
Теперь я знала, что человек из воска – не Мет-астис, но не могла сдержаться и не заорать на него, пусть даже в этом не было никакого смысла:
– Зачем ты так поступил со мной? Я никто! Я никогда не смогла бы причинить тебе вред!
С тем же тошнотворным терпением… терпимостью, которую он всегда проявлял ко мне, Мет-астис ответил:
– Потому что так должно быть, дитя. Нужно научить овец убивать волков среди них, чтобы пастухи могли заняться более прибыльными делами.
Делами вроде опытов над испуганной беспомощной девчонкой-медеком, которая никогда ничего не хотела, кроме безопасного места для сна и шанса быть счастливой!
Я тронула пальцами сигилы на шее.
– Ты здесь, Сокол?
Молчание. Но я знала, что оно лживо.
– Тебе не спрятаться. Я чувствую, когда ты смотришь на меня.
Я медленно прошла мимо Дюррала и встала лицом к лицу с восковой фигурой.
– Ты гордишься тем, что сделал со мной, Сокол? Был ли эксперимент успешным?
Человек из воска ответил голосом Сокола:
– Это война, медек. Как и ты, я был рождён для неё. Как и ты, я буду сражаться любым оружием, какое только найду, ради блага моего народа.
Я оглянулась на растерянных горожан, которые пялились на нас, уже не понимая, кто здесь чудовище. Зато теперь они знали наверняка, что чудовища в мире действительно есть и что реальность более темна и зловеща, чем любая легенда.
Дюррал Бурый рассмеялся. Он размахивал этим смехом как великолепным мечом, сделав его таким длинным, что дотянулся до места, где Сокол прятался за своими заклятиями. Восковой человек вскинул руку, словно хотел схватить Дюррала за горло.
– Перестань шуметь, аргоси, или я тебя придушу ради всеобщего блага. Я маг джен-теп, а не какой-то батрак из захолустья, которого можно обжулить в карты.
Но Дюррал нырнул под руку и подошёл с другой стороны, оказавшись ещё ближе к красному восковому существу. Смех затих, и когда Дюррал заговорил, его голос был так холоден, что мог заморозить озеро. Никогда до сих пор я не слышала, чтобы он изъяснялся вот так – и лишь один раз услышала это впоследствии.
Я Дюррал Аргос, – сказал он, – Путь Бродячего Чертополоха. И я вижу тебя, сопляк. Я тебя вижу.
Фигура застыла. Окаменела. Красная восковая кожа покрылась шипами, словно иглами дикобраза.
– Ты посмел назвать меня сопляком, аргоси?
Дюррал и бровью не повёл. Он будто забыл обо мне, о горожанах с дубинками и вилами, обо всём мире. В этот момент мы перестали существовать; остался только он и человек из воска.
– Да, я так тебя назвал. Потому что ты и есть сопляк. Используешь свою силу, чтобы причинять вред и творить жестокости. Оглянись вокруг, балбес. Посмотри на людей, страдающих от голода и несчастий, погрязших в суевериях и ненависти. По-твоему, мир ещё недостаточно плох? Найди праведное дело и используй свои таланты для него, мальчик. Загляни в своё бесцветное сердце и поищи там хоть какое-нибудь, чёрт его побери, достоинство. Или, клянусь, однажды я доберусь до тебя. Я пойду по пути Ветра прямо к твоей двери, и все твои заклинания окажутся бессильны перед путём Камня.
Дюррал наклонился ближе.
– Если же ты вынудишь меня идти по пути Грома, я тебя прикончу.
Он на мгновение оглянулся, и я увидела в его глазах такую нежность, будто он знал меня всю жизнь.
Вновь повернувшись к человеку из воска, Дюррал сказал:
– Я предлагаю тебе путь Воды, сын народа джен-теп. Пусть ваши с ней дороги текут мимо друг друга и никогда больше не пересекутся, кроме как ради мира.
Не знаю, как существо, созданное из магии, красного воска и горькой ненависти, могло испугаться невооружённого человека в пограничной шляпе, но клянусь, я услышала трепет в голосе Сокола.
– Она медек, и мы на войне, – сказал он.
– Эта война закончилась давным-давно, – ответил Дюррал. – Вы победили. Те из них, кто остался, просто изо всех сил пытаются выжить. Их слишком мало, чтобы возродиться. Они больше не могут называть себя народом. Неужели этого недостаточно? Скажи своим лорд-магам, что достаточно. Вполне достаточно.
Что-то дрогнуло в восковой фигуре. Передо мной будто вновь возник тот задумчивый и печальный Сокол, какого я видела в рядах боевого отряда, пришедшего изничтожить наш клан. Сокол вернулся, чтобы прислушаться к словам Дюррала и отступить от зла…
Это взбесило меня более всего.
– Они никогда не остановятся! – крикнула я. – Они не знают как! Знают только, что хорошо себя чувствуют, когда видят боль и страдания других!
Дюррал бросил на меня сердитый взгляд.
– Девочка, так ты не выиграешь.
Выиграю? Как мог столь мудрый человек быть таким слепым? Медеки не способны выиграть. Он сам сказал это: нас слишком мало, чтобы снова стать народом. Наша история, наша культура, наши сказки превратятся в ничто. Если мы ещё и можем за что-то бороться – так только за то, чтобы нас позабыли не сразу.
