Вера хотела встать, но Файлин не отпустила. Сжала её руку.
— Просто живи, — прошептала она. — Живи. Это всё, что ты должна для него сделать. Даже когда невыносимо захочется умереть, как мне — живи.
Файлин вздохнула, слепо глядя перед собой. Её пальцы выскользнули из Вериной руки.
— Ваан, — кивнула Вера женщине, стоящей в дверях.
— Мама, пусть он придёт, — чуть слышно сказала Файлин. — Я хочу попрощаться.
— Он здесь, Сверчок, — так же тихо ответила Ваан.
— Это хорошо, — кивнула Файлин. — Хорошо. До завтра меня не хватит.
Вера вышла.
Марк, напряжённый как атлант, стоял в конце коридора, играя желваками. Вокруг него носился Ванька с самолётиком: кто-то ему уже сделал, бумажный, может даже Марк.
— Вер?.. — не попытался он её задержать, просто смотрел как побитая собака.
— Всё хорошо, — ткнулась она любом в его плечо. Вдохнула полной грудью его запах, покачнулась — так закружилась голова. Марк подхватил её одной рукой. Вера подняла к нему лицо. — Иди. Она тебя ждёт.
Он молча кивнул.
— Вань, — протянула Вера руку.
— Уже мофно пойти опять играть туда, где дорога?
— Пойдём лучше со мной, сынок, — кивнула Вера.
— Нет, нет, Вера, пожалуйста, — вдруг вмешалась Ваан, — пусть он пойдёт с папой.
— Хорошо. Пусть, — кивнула Вера. Погладила Марка по плечу и пошла вниз по лестнице, не оборачиваясь.
Она слышала, как радостно что-то спрашивал Ванька, как отвечал ему Марк. А потом пролёт сменился и все звуки заглушил рёв инструментов с первого этажа…
Он не расскажет ей как они встретились и о чём говорили. А она не спросит.
Он не произнесёт ни слова, когда войдёт: она всё поймёт по его глазам.
И только Ванька, светлый маленький человечек, бесхитростно поделится, что они играли, папа строил новую дорогу и всем было весело. Но потом тётя уснула, и они не стали шуметь и ушли.
— Мама, а мы ещё придём сюда играть? — спросит он по дороге домой.
— Нет, мой милый, — протянет ему руку Вера и сожмёт маленькую ладошку. — Сюда мы больше не придём.
— Ты всё прощила? — спросит он, перепутав слова. Вера так и не поймёт, что именно он хотел сказать: завершила? Закончила? Прекратила? Простила?
— Ну можно сказать и так, — кивнёт она.
— Она смеялась с нами, белая тётя, — улыбнётся Ванька. — Она хорошая, правда?
— Да, — уверенно кивнёт Вера и отвернётся, чтобы он не видел её слёз.
Вера искренне надеялась, что в эти последние минуты своей жизни она была счастлива, маленькая стойкая девочка Файлин, словно всё, о чём она мечтала, исполнилось: с ней рядом любимый мужчина и его сын.
Они были вместе.
И всё сбылось.
А что есть жизнь, если не короткий миг между рождением и смертью.
И что есть счастье, если не чувство, что он прекрасен…
Глава 36. Марк
Спустя пять дней они собрались в кабинете отца: Марк, Вера, Стелла, Вестлинг.
В том же здании порта, но не в том офисе, что Стелла завалила бумагами и день-ночь сидела над документами, а в отделанном тёмными дубовыми панелями кабинете, где отец принимал гостей и, наверное, самые важные решения в своей жизни.
На стене бубнил большой плоский телевизор. Ждали Ваан.
Как прошли эти дни со смерти Файлин? А хрен его знает. Марк об этом не думал.
Он просто делал то, что должен и всё. Отключив чувства. Освободив голову.
Это было легко. Как на войне. Он знал, что если не он, то никто: ни Ваан, ни Вере с Ванькой больше опереться не на кого и то, что он возьмёт на себя и организацию прощания с Файлин, и все другие хлопоты, чем бы они ни были — даже не обсуждалось.
Где-то между встречей с Вестлингом и встречей с губернатором, позвонил Измайлов-старший:
— У тебя то, что принадлежит мне, — выплюнул он в трубку, имея в виду то ли восемьдесят граммов кокаина (стоимость грамма кокаина доходила до тридцати тысяч рублей, а значит в несчастных пакетиках было около двух с половиной миллионов денег), то ли что-то другое. Марк не собирался спрашивать.
— Так приди и возьми, если это твоё, — ответил он. — Если я принесу сам, тебе не понравится, — добавил и отключился.
Но точно знал, что зам мэра сейчас не придёт. Не потому, что кишка тонка, хотя тонка. Не из уважения к горю матери — его даже на прощании не было, хотя проститься со скульптором Файлин Монго, в том самом зале, сделанном под французский регулярный парк, пришёл весь город, едва его облетела печальная весть. Писали, летели со всего мира её поклонники, ценители, люди, которые её никогда не видели, но которым она помогала: о том, что она была попечителем фонда, помогающего альбиносам, Марк, конечно, не знал. Да что он вообще знал? Разве то, что Измайлов-старший ждёт, когда прилетит брат.
Марк ждал того же — встречи с Измаилом с глазу на глаз.
Они оба знали, что её не избежать. Что живым после неё останется только один. И, наверное, каждый рассчитывал, что это будет он.
Сидя задницей на отцовском столе напротив окна, Реверт смотрел на летящий снег, на почти остановленный на зиму, законсервированный, завершивший сезон порт (они ждали всего одну последнюю баржу) и думал может ли оставить Веру с Ванькой на Вестлинга.
Между ними состоялся очень серьёзный и очень сложный разговор. Мужской. Без спеси и мордобоя. О нём никто и никогда не узнает, если всё сложится как задумал Марк, и тем более — если не сложится. Марк получил обещание и знал, что Вестлинг сдержит слово. Но сейчас видел то, что почти невозможно скрыть: его чувства. Сдержанный, непроницаемый, нечитаемый адвокат был честен — она его зацепила, его Белка. Зацепила так, как цепляют только первая и последняя любовь. Особенно последняя, которой не просят, и после которой уже ничего не ждут, а потому ценят и дорожат особенно.
Король зимой… — думал о Вестлинге Марк, глядя на его благородное лицо. — Если он меня подставит, то шансов у меня нет.
Но сейчас его куда больше беспокоила Ваан. Что решила мадам, предав огню тело единственной дочери и поставив урну с её прахом на каминную полку, чтобы потом развеять над Конго, как просила Файлин, только тем африканским богам, наверное, и было известно.
Белка сжала его руку, сев рядом.
— Что она может сделать? — спросила его Белка вчера.
— Всё, — ответил ей Марк. — Женщина, похоронившая ребёнка, способна на всё. Убить, продать, предать. Ей больше нечего терять. И я не знаю, чего от неё ждать.
— Она была тебе другом?
