Небольшого роста, с шапкой чёрных кудрей, длинноногая, худенькая, но с крупными яблоками грудей под лёгкой, прозрачной туникой, с шелковистой смуглой кожей, кареглазая, с розовыми полными губами и аккуратным носиком, она возникла в его воображении сразу же, как только он избавился от дородной и плотоядной Петины. Он выдумал её в противовес своим прежним жёнам и даже Кальпурнии, которую, несмотря на привязанность, никогда не любил. Он назвал её Юноной — в честь любимой всеми римлянами древней богини, жены Юпитера, покровительницы брака и рождения, охранительницы всех женщин. В Риме каждый год первого марта проходил праздник матроналий, и Клавдий очень любил бывать на нём. А едва Юнона появилась в его заповедном саду, как этот сад тотчас ожил, преобразился, расцвёл, приобрёл необычайную яркость и таинственность. Она могла появиться на любой тропинке в любую секунду, и он с волнением ожидал часа омовений и растираний, когда гибкие пальчики служанок коснутся его чувствительного тела и райский сад вспыхнет, засияет в его фантазиях — и снова появится Юнона.
— Я так разволновалась, что ты не приходишь, в голову полезли всякие глупые мысли.
— Какие? — заинтересовался он.
— Что ты забыл обо мне...
— Такого быть не может. Я всегда буду с тобой.
— Это правда?
— Да.
В её глазах блеснули радостные искорки. Она обернулась, взглянула на серебряную реку, которая так и манила к себе.
— Побежали? — Она протянула ему руку, и он легонько сжал её.
Они полетели вниз, ветер засвистел в ушах. Юнона захлёбывалась от счастья. И Клавдий смеялся ей в ответ.
Примчавшись на берег, где стояла старая, рассохшаяся галера, они присели на её борт, опустили босые ноги в воду и, болтая, стали тихо посмеиваться. Он не удержался и поцеловал её в щёку. Она затихла, замерла, смущённо опустила голову. Он взял её за руку, привлёк к себе, ощущая, как дрожит её тело, крепко прижал и стал неистово целовать лицо, шею, плечи, грудь. Юнона не сопротивлялась. Она лишь почувствовала, как и в ней нарастает возбуждение, обхватила его тонкими сильными руками, впилась губами в его губы, застонала. Они упали в воду, выползли на песок, обвивая друг друга ногами, и Клавдий не выдержал, застонал от восторга, понимая, что уже не может сдерживать тугую, набухшую плоть, и она через мгновение взорвалась, выплеснув наружу горячую семенную влагу.
Служанки обрадовались, захихикали, с усердием кинулись помогать царственному внуку, и видение мгновенно растворилось в белёсом облаке пара. Клавдий открыл глаза, рассерженный на служанок, и уже готов был их отругать, как вдруг на пороге мыльни он увидел её, Юнону, живую, во плоти, и оцепенел от изумления. Она, видимо, зашла до того, как с племянником Тиберия случился этот казус, и теперь, стоя на пороге, тоже подхихикивала. Но и в таком, чуть искажённом облике это была она, его живая мечта.
Похихикав, Юнона подмигнула Клавдию и ушла.
— Кто это? — придя в себя, спросил он.
— Валерия Мессалина, дочь Лепиды и покойного консула Марка Мессалы, — ответила одна из служанок.
— Дочь Марка Мессалы? — удивился сын Друза. — А что она делает во дворце?
— Мессалина приходит репетировать к твоему племяннику Гаю Германику. Он ставит представление из жизни Цереры.
— Из жизни Цереры... — потрясённо повторил Клавдий.
Гаю Германику, прозванному всеми Калигулой, что означало «сапожок» — он с детства любил щеголять в грубых солдатских чёботах, мечтая о великих походах, — шёл двадцать пятый год. Мокрогубый, с узким нервным лицом и суетливыми, бегающими глазками, Сапожок целыми днями пропадал в казарме гвардейцев, угощая их вином и рассказывая забавные байки из жизни своего родителя, прославленного полководца Германика, которого любил сам Август, первый император. Август заставил и усыновлённого им Тиберия совершить такой же акт усыновления и по отношению к племяннику, тем самым официально как бы сделав его следующим преемником престола. Но в 19 году Германик погиб в Сирии, а из всех живых и близких по родству остался только Гай, третий сын Германика. Он рос хоть и болезненным, но шустрым малым, подчас ловким и сообразительным, если с ним не случалось припадка ярости, ибо с детства страдал падучей. Высокий, как каланча, на худеньких ножках, с тонкой шеей, широкой проплешиной на голове и слюнявым ртом, он производил отталкивающее впечатление и внушал непонятный страх всем, с кем сходился. Злые языки болтали, будто третья его жена, Цезония, стремясь вызвать в нём ответную страсть, опоила его ядовитым зельем, и оттого он сильно повредился в уме и здоровье. Но в минуты затишья никто не мог упрекнуть его в слабоумии или неверной логике, он обладал красноречием, и те же преторианцы охотно его слушали, раскрыв рты. Однако все его заигрывания с ними были не случайны. В том он имел свой дальний умысел, ибо девять когорт преторианской гвардии по две тысячи отборных воинов в каждой, стянутые в один лагерь на Виминальском холме, могли привести в чувство кого угодно. Префект Тиберия Луций Элий Сеян собирал императорских гвардейцев отовсюду с заботой и любовью, однако воспользоваться плодами своих трудов ему не удалось. Новый префект Квинт Невий Макрон оказался хмурым и неразговорчивым. Шутки Сапожка его не веселили, а мрачный вид отбивал всякую охоту сойтись с ним поближе. Но Калигула и тут нашёл выход: заманил его толстушку жену в спальню, в которую Макрон года три не захаживал, и та быстро поняла, что от неё требуется. Ночная кукушка дневную перекукует, и жёнушка Макрона быстро напела муженьку, кого ему стоит держаться.
— Не будь глупцом, разуй глаза да подумай, кому служишь. Тиберий не сегодня завтра сдохнет, и кому отойдёт империя? Не думал ещё? За Клавдия никто из сенаторов и руки не поднимет — он слабоумный, а Калигулу все любят. Так почему ему сразу не подсобить?!
— О чём ты? — не понял Макрон.
— О том! Хватит уж Тиберию дурную заразу по империи сеять! Что проку от него? А ты всё его пустой дворец оберегаешь. Долго ли съездить в ту же Мизену, куда он, болтают, переселился с Капри, подушку накинуть да удушить!
— Думай, о чём языком мелешь?! — чуть не задохнувшись от ярости, вскипел Макрон. — На тот свет захотелось?
— Не пугай! Стану я этой дохлой тени бояться! А если у тебя котелок не варит, то хоть жену послушай! — презрительно выгнув губы, обрезала она мужа и несколько секунд пристально рассматривала его, словно видела впервые. — Хватит гнуть спину перед полумёртвой клячей. Тиберий за твоё усердие жалованья не прибавит. А вот Калигула уж точно прогонит со службы! И что мне, в «волчицы» идти?
«Волчицами» в Древнем Риме звали проституток.
Префект гвардии и сам о том подумывал, наблюдая, как угасает Тиберий, хотя кроме Калигулы есть ещё родной внук императора — Гемелл. Но тому только что исполнилось восемнадцать, да и властитель перестал испытывать к нему родственные чувства, после того как Апиката, жёнушка Сеяна, призналась в письме к Тиберию, что её муженёк давно жил с Юлией, женой его сына, — и от кого родился Гемелла, есть ли в нём кровь самодержца, сказать было трудно. Скорее всего, Юлия понесла от Сеяна, а их обоих правитель возненавидел, и эту ненависть перенёс и на приплод. Так первым в списке преемников и возник Калигула, и вряд ли стоило надеяться, что император изменит своё мнение. Потому Макрон и промолчал в ответ на последние слова своей жены Сульпиции. Та непременно всё распишет Гаю Германику, вплоть до этой молчаливой паузы. А уж как её оценит Сапожок, тут и Юпитер не скажет. Хитёр мокрогубый, принадлежавший к августейшей семье, хитёр и опасен. Тут ещё правитель выехал с Капри на материк и поселился на вилле богача Лукулла в Мизене. Что означает этот переезд? Намерен ли властитель вернуться в Рим и снова взять бразды правления, или же ему надоели горы и он решил пожить среди цветущих садов?
