— Он оставил меня одну и ушёл, объявив моим слугам, что я хочу вернуться! Большего позора я ещё не испытывала! — Валерия прикусила губу и расплакалась.
— Но этого не может быть, — прошептал изумлённый Клавдий.
— Так всё и произошло! — Мессалина отвернулась, нашла платок, высморкалась. — Вызови его сюда, и консул тебе подтвердит!
Через час Азиатик вошёл в кабинет императора. Консул сам не понимал, что с ним случилось в саду. Жена государя воспылала к нему чувственным желанием, что, наверное, естественно для молодых и красивых женщин. Ему следовало бы успокоить молодую властительницу, напомнить ей о детях, каковых она родила государю и кому он присягал на верность, но не отталкивать её столь грубо. В этот миг собственного раскаяния его и застал гонец правителя, приказавший следовать за ним во дворец.
— Это правда, что вы, консул, бросили императрицу в саду и ушли, приказав слугам унести её? — едва консул вошёл, нахмурившись, спросил правитель.
Валерия с мольбой посмотрела на Азиатика. Её глаза были полны слёз, одна из них, скатившись по щеке, оставила влажный след.
— Да я сам не понимаю, почему так всё случилось, и готов принести её величеству свои извинения, — краснея, пробормотал он. — На меня словно затмение нашло, я должен был повести себя как гостеприимный хозяин, всё же мой возраст и положение обязывали меня поступить таким образом, но я сам не понимаю...
Клавдий был потрясён. Когда Валерия со слезами рассказала ему обо всём, властитель ей не поверил. Он для того и позвал консула, чтобы самому убедиться в правоте супруги. Но когда Азиатик признался, император встал в тупик. По всем законам чести подобное оскорбление смывалось только кровью.
— Можно мне, ваше величество, наедине поговорить с консулом? Хотя бы несколько минут, я тоже хочу понять причины происшедшего, и, может быть, наедине со мной он их укажет, — проникновенно попросила императрица, и Клавдий охотно согласился, не желая сам выносить смертный приговор сенатору.
Мессалина, оставив мужа, прошла с Азиатиком в гостиную. Последний, понимая, что его жизнь теперь зависит от супруги государя, снова стал извиняться, корить себя, но Валерия прервала его.
— Извинения были бы уместны, когда часть вины лежала бы и на мне! — резко заявила Валерия. — Я хотела лишь ласк и объятий, но меня грубо оттолкнули и указали на дверь!
— Я казню себя за столь хамское обращение, — признался консул.
— Так, значит, ты казнишь себя? — Её глаза мгновенно вспыхнули, и лицо просветлело.
Она приблизилась к нему, прислонила голову к груди:
— Обними меня...
— Я понимаю, что с тобой происходит, но и ты пойми меня, я не могу! Я обещал хранить верность императору и не смогу за его спиной вступить в любовные отношения с его царственной супругой. Это выше моих сил.
— Значит, ты ничего не понял! — Мессалина резко отстранилась от него, её лицо стало жёстким. — Ты действительно ничего не понял, Валерий Азиатик, и я хочу объяснить тебе ещё раз: ты играешь со смертью! Так вот, либо ты сейчас принимаешь мои условия, мы становимся возлюбленными и выходим из гостиной, оба радостные. Я объявляю мужу, что случилось недоразумение, это я ничего не поняла и раздула из мухи слона, а он, естественно, прощает тебя. Либо всё становится ещё хуже, чем было, и тогда твоя смерть неизбежна. Ты готов к ней, любимый мой?
Азиатик застыл, услышав эти слова. Он не ожидал, что эта хрупкая девочка поставит его перед таким отчаянным выбором, да ещё не даст ни минуты на раздумья. Консул вспомнил о своей мечте: выстроить виллу среди своих необыкновенных рощ, поселиться там навсегда и редко показываться в городе, забыть о сенате, Капитолии, форуме, жить среди экзотических деревьев, дышать их ароматом, наслаждаться красотой и статью, слушая нежные переливы птиц. Он заслужил лет десять такой жизни. При этом хорошо бы, конечно, остаться в ладу с самим собой, вот какая штука.
— Я не слышу твоего ответа, мой любимый, — ласково проворковала Валерия. — Разве сравнимы жизнь, любовь и смерть?
— Случается, что и сравнимы, — глядя ей прямо в глаза, ответил консул.
— Интересно! — загорелась она. — Неужели все полководцы такие храбрые, что никогда не различают грань между жизнью и смертью?! Вот уж великая новость!
— За всех не скажу, но я такой.
— И такой ты мне ещё больше нравишься! — обрадовалась она. — Я прошу тебя... будь со мной.
Голос её дрогнул, улыбка слетела с губ, и она вдруг превратилась в робкую, угловатую девчонку, в какую он готов был без памяти влюбиться, не будь она супругой императора. Острые морщины прорезали его лицо. Оно ещё резче заострилось и стало походить на предсмертную маску. Но что касается характера, то даже власть богов тут была бессильна. Единожды сотворённая человеческая душа неизменна, хоть и у каждого своя. Консул Валерий Азиатик не был рождён трусом.
— Ты... со мной? — помолчав, шёпотом спросила она.
— Нет, я не смогу! Прости...
Он двинулся к двери, вышел из гостиной. От ярости у Мессалины потемнело в глазах: впервые выбирали не её любовь, а смерть. Она двинулась следом, распахнула дверь и вскрикнула, увидев перед собой консула с вонзённым в сердце кинжалом. Он улыбнулся ей и упал замертво.
10
После смерти Азиатика Мессалина неделю не выходила из спальни. Клавдий снова опечалился.
— Неужели ты ничем не можешь развлечь свою госпожу? — пенял он служанке. — Придумай что-нибудь, развесели её.
Розалинда пригласила шутов, помня о её симпатиях к Мнестеру, те, заявившись во дворец, стали разыгрывать фарсовые сценки, корчить рожи, но императрица их тут же прогнала. Не помогла корзина сладостей и две лучшие танцовщицы, которые обнажившись, явили такую чудодейственную гибкость и страстность, что даже служанка была готова броситься в их объятия, но Мессалина хоть и досмотрела до конца их выступление, но ответным чувственным огнём не воспылала.
— Хоть в лупанарий вас веди! Иначе ничем не разбудишь! — отчаявшись, сказала Розалинда, готовя ароматические притирания для госпожи.
Лупанарий, что в переводе означало «дом волчицы», был в Риме пристанищем проституток. Таких домов в Риме насчитывалось семь тысяч, но лишь самые удачливые и счастливые жрицы любви могли там работать. Две трети всех «волчиц» Рима промышляли своими прелестями под мостами, в термах, около храмов, готовые удовлетворить мужскую нужду в подворотне или прямо на улице.
— В какой лупанарий? — не поняла Валерия.
— Неподалёку. Он принадлежит моей тётушке, а уж она даст нам комнатку и лучших мужчин. Лампы там тусклые, полумрак, вы, ваше величество, наденете парик, и никто из посетителей вас не признает. А туда порой такие жеребцы захаживают, что любо-дорого под таким повизжать. Вот и развеетесь! Тётушке же я скажу, что подружка моя из приличной семьи пожелала развлечься, она сама ещё молода и не прочь позабавиться этаким образом. Да ещё пообещаю половину вашего заработка...
