— Не пробовали? — заметив недоумение на лице Аннея, удивился советник.
— Не приходилось.
— А зря! Самое лучшее средство от простуды, точнее, для её предупреждения. Прекрасно разгоняет кровь. Зима в этом году отвратительная, — задумчиво заговорил он. — То холод, снег с дождём, то вдруг тепло, то снова снегопад. Мне помнится, ты говорил, что ничего подозрительного не заметил в поведении императрицы, ибо она никуда не выходила, вела себя благопристойно...
— Да, так и было.
— Я помню. Но ты мне солгал, Анней, и это меня очень беспокоит. Я второй день не могу заснуть, ибо не в состоянии понять, почему ты это сделал? Разве тебе не нравилось работать со мной? Или я был несправедлив к твоим заслугам? Насколько я помню, сам император по моему представлению щедро вознаградил тебя за помощь в подавлении мятежа в Иллирии, а потом за британский поход; я удвоил тебе жалованье, потому что ценил твои способности, считал тебя лучшим в моей службе. Что же случилось?
Нарцисс и в самом деле был обеспокоен. Тёмные глаза грека беспрестанно сверлили таинника, точно хотели проникнуть в самую душу. Он говорил мягким, проникновенным голосом, как разговаривают с близкими людьми, подчёркивая тем самым, что это не служебный допрос, а обыкновенная дружеская беседа. Потому и пришёл к Метеллу домой под предлогом навестить больного, а не вызвал к себе в кабинет. Но что мог объяснить ему Анней? Что с женщинами он не воюет? Что уважает право императрицы даже на телесную разнузданность? И вообще, у таинника существовали особые отношения с женщинами, а хрупкость и красота Мессалины вызывали в его душе восторг и восхищение. Но вряд ли первый советник поймёт эти его объяснения.
— Так что случилось, Анней? — с трагическим пафосом повторил свой вопрос грек.
— А ничего не случилось, Нарцисс, — помолчав, ответил Метелл. — Я понял, что императрица не заговорщица, и не стал за ней следить, только и всего. Вникать же в подробности личной жизни её величества мне показалось кощунственным. Всё это я мог бы сказать и государю в своё оправдание, если б он потребовал от меня отчёта. Но этого не произойдёт, поскольку я выполнял твоё частное поручение. Оно мне не понравилось. Ты уж извини.
Повисла пауза. Советник всегда считал Метелла не слишком умным и уж тем более неспособным принимать самостоятельные решения, но, видимо, ошибся. Слуга принёс горячее вино и отдельно, в плошке, гвоздичное масло, глупой гримасой выразив своё отвращение к такому лекарству. Нарцисс добавил в свой сосуд одну каплю гвоздики, размешал, вдохнул возникший после такого смешения аромат и только потом сделал глоток.
— Замечательный напиток, — крякнув, восхищённо проговорил грек, словно ничего не расслышал из того, что только что высказал ему хозяин дома.
Нарцисс держался молодцом. Даже Анней, обладавший всегда неплохой выдержкой, позавидовал греку. Другой бы вспылил, затопал ногами, прибег к угрозам, ибо обладал немалой властью. Отпрыск захудалого аристократического рода только что нанёс ему звонкую пощёчину, а точнее, зуботычину, советник же сделал вид, что не обратил на это внимания. Хотя, судя по всему, это глубоко его задело, но он не спешил высказать своё неодобрение или приговор.
— Ни мне, ни вам, господин советник, ни к чему раздувать эту историю, — заметил Метелл. — Я также не хочу давать вам никаких советов, однако незачем дальше раздувать ваш конфликт с императрицей, в который вы попытались втянуть меня. Вы перепутали личные и деловые отношения, а значит, не со мной, а с вами что-то случилось. Вот и всё объяснение. Я надеюсь на ваше благоразумие и хочу поблагодарить за заботу обо мне, ибо понимаю, что оставаться далее на службе не имею права... — Метелл осёкся и опустил голову.
Нарцисс впервые встречался с открытым неповиновением своего тайного агента и впервые не знал, как с ним поступить. Он мог, конечно, арестовать его, отдать в лапы Сардаку, но тогда неизбежно всплывёт его столкновение с Мессалиной, её посещение лупанария, а за ним, кто знает, быть может, последует и его падение. Ибо императрица разозлится не на шутку и приведёт в исполнение свою угрозу. Она уже пытается это сделать, самодержец хмурится, ворчит, повторяя одно и то же: «Чем же ты так не угодил моей жене, что она каждый день требует твоей ссылки?» Государь не сообщает, какие обвинения выдвигает против него императрица. Но уж не менее серьёзные, чем те, за которые сослали Юста и Сенеку. Вода камень точит. И достаточно одного промаха, чтобы с ним поступили точно так же. Начальник тайной полиции его недолюбливает и защищать не станет. Клавдий погрустит и забудет. Потому и отпускать, отстранять сейчас Метелла, ссориться с ним нет смысла, он один стоит многих, а после смещения одного из гвардейских префектов и высылки Сенеки аристократия забурлит, выражая недовольство правителем, и Клавдий спросит с Нарцисса за внутренний порядок и собственную безопасность.
— Я готов понять ваши чувства, хотя, когда мы обговаривали это задание, вы ещё тогда поняли, что оно весьма тонкое, деликатное и направленное на защиту императорской семьи. Я забочусь лишь о том, чтобы погасить слухи об императрице, каковые и ныне распространяются по Риму, так что это отнюдь не частное поручение. Вы же знаете, что выслали даже Сенеку. Что же касается моего конфликта с Мессалиной, то вы преувеличиваете. Ей, как и любой женщине, бывает трудно угодить, а вы оказались слишком чувствительны. Но я бы не хотел, чтоб впредь подобное повторялось. Желаю вам выздоровления и возвращения на службу!
Первый советник допил уже остывшее вино, поднялся, вежливо склонил голову, прощаясь с Метеллом, и двинулся к выходу. На пороге вдруг остановился:
— Я отдал вашему слуге, Анней, корзину с фруктами и амфорой хорошего вина. Следуйте моему рецепту: горячее вино с каплей гвоздичного масла, и вы здоровы как бык! Поправляйтесь, Анней, у нас много дел впереди!
Он походил на Аполлона: светлокудрый, с красивой линией губ, голубоглазый, лёгкий в беге, казалось, он летел, паря над одним из мостов, и его бирюзовая тога напоминала взвихренное крыло. Мессалина увидела его и окаменела, мгновенно позабыв о том, что направляется в храм Венеры, куда её пригласили жрецы на освящение самой огромной, пятиметровой, статуи императрицы, каковая теперь будет возвышаться вровень с Венерой. Пока Валерия растолкала сонную Розалинду, спящую в ногах, заставляя её кинуться следом за неизвестным, дабы узнать, кто он и откуда, быстроногий кифаред успел исчезнуть, улетучиться, испариться в холодном воздухе Рима. Служанка же целые дни напролёт спала, бессонные ночи в лупанарии истощили её бедный организм, хотя две последние ночи они там не появлялись. Пришествие Нарцисса всё испортило. Валерия знала, что грек не успокоится до тех пор, пока она не сдастся либо он не уберётся из дворца и её жизни. Она не первый раз приступала к мужу с просьбами избавиться от него, но Клавдий не хотел об этом и слышать.
— Требуй чего угодно, только не этого! — твердил он. — Лучшего советника не найдёшь, от добра добра не ищут.
Супруг стоял как стена. Мессалина впервые натолкнулась на его упрямство. Впервые муж отказывал ей, хоть это решение и далось ему нелегко. Император долго пыхтел, молчал, мрачнел, наконец сказал лишь одно:
