На словах и всем своим видом Агриппина выказывала почтительность Мессалине. Заставила слуг накрыть роскошный стол, где вино наливали в золотые чаши, заботливо расспрашивала о здоровье дядюшки, внезапно коснулась судьбы Азиатика и его садов.
— Никто так и не знает, почему он погиб. Клавдий сказал в сенате, что консула обвинили в государственной измене, но что это значит? — интересовалась Агриппина. — Или причина совсем иная?
— Я не вмешиваюсь в дела Клавдия, ты знаешь, — отговорилась Валерия. — Возможно, Сардак что-то раскопал...
— Но ты же ездила к нему, он даже велел приготовить обед, но ты почему-то в дом не зашла...
— Я так устала, путешествуя по этим садам, они цвели тогда, запахи, ароматы — у меня закружилась голова, и я была вынуждена отправиться домой.
— Да-да, конечно. — У Агриппины сердце рвалось от злости, так она хотела знать правду, хотя бы краешек истины, глаза у неё сверкали от нетерпения, но императрица строила невинные рожицы, прикидывалась глупой и простодушной, ела орехи и сладости, запивая сладким виноградным соком и наслаждалась муками хозяйки, которая, не удовлетворившись сведениями об Азиатике, принялась расспрашивать о лупанарии: справедливы ли слухи, да где он, да каков, да всю ли ночь, — но Валерия круглила глаза и ужасалась её расспросам.
— Ты когда-нибудь заглядывала в эти лупанарии? Вонь, теснота, грязь, помыться негде, публика страшная, и за восемь ассов они хотят сорок удовольствий!
— Ты говоришь так, словно сама прошла через всё это! — загорелась Агриппина.
— Чтоб узнать, как тоскливо в Аиде, не обязательно туда спускаться, — парировала императрица. — А о прелестях жизни окраинных «волчиц» можно узнать у любой шлюхи.
— Да-да, конечно. — Агриппина скисала, не веря ни одному её слову, переводила разговор на детей — какая отличная пара получится из Октавии и Нерона, но потом снова возвращалась к тайнам их личной жизни с Клавдием: хороший ли он мужчина и как у них всё происходит, сколько раз в неделю они бывают близки. Валерия ничего не скрывала, рассказывала, какой внук Ливии ненасытный, страстный, посещает её по пять раз в день, и она не успевает отсыпаться. Агриппина зеленела от злости, слушая эти выдумки. Наконец властительница зевнула и поднялась, заявив, что у неё слипаются глаза. Через минуту Мессалина покинула богатый дом, так ничего и не открыв несчастной вдове.
Гай Силий, так звали быстроногого, пришёл ровно в полдень. Клавдий, как обычно, уехал в сенат, заявив, что вернётся не раньше пяти вечера. Главный жрец храма Венеры, выстроенного Помпеем, где установили пятиметровую статую Мессалины, прибежал вчера, встревоженный, к императору: не обиделась ли императрица, почему не осталась у них обедать? Теперь Клавдию придётся их уважить и пойти к ним на обед.
Розалинда провела Силия в гостиную, где на столе стояли вазы с фруктами и сладкое вино. Светлокудрый немного робел. Войдя в гостиную, он поклонился и застыл у порога.
— Ты можешь лечь на скамью, и мы не спеша поговорим, — улыбнулась Валерия.
Он лёг, вытянулся, Мессалина сама поднесла ему чашу с вином, присела рядом, погладила его по волосам. Гай рассказал, что принадлежит к богатому аристократическому роду, в следующем году он решил стать сенатором, а там консулом...
— Сколько тебе лет? — перебила она его.
— Двадцать два.
— Мне тоже. — Она улыбнулась. — А консулом может стать гражданин, достигший сорока трёх.
— Вот как? — удивился Гай.
— Ты не знал?
— Нет.
— Ничего, это поправимо, если захотеть.
Она прильнула к его губам. Он не стал сопротивляться, стиснул её в объятиях, они оказались на полу и, охваченные страстью, долго не могли подняться. Её возбуждало каждое его прикосновение, запах тела, неторопливые движения, стоны и шумное дыхание. Он завораживал Мессалину красотой атлета. Многие скульпторы просили его попозировать, но он отказывался, точно ждал своего часа. И вот он настал. Его заметила императрица и в первую же встречу отдалась ему. Они даже не пошли в спальню, а лежали на ковре посреди гостиной. И это ей тоже понравилось.
Потом они обедали. Она молча кормила его из своих рук.
— Я бы хотела, чтоб ты жил во дворце, — прошептала она.
— Да, но...
— Не волнуйся, с императором я договорюсь, ты будешь давать мне уроки по риторике и пластике, будешь жить рядом, зато мы сможем каждый день видеться! Я не хочу, чтоб ты уходил, — с мольбой проговорила она. — Я не проживу и ночи!
Она кинулась к Гаю Силию на шею, прижалась, хотя они были знакомы всего несколько часов.
— Я не смогу, — растерянно пробормотал он.
— Почему?!
— Мне надо домой.
— Домой? Зачем?.. Мамочка до сих пор ждёт тебя к ужину? — усмехнулась Валерия.
— Вообще-то я женат.
— Женат? — вскрикнула она. — На ком?!
— Её зовут Юния...
Несколько секунд она в упор смотрела на него.
— Но почему?
— Я не знаю, так получилось. Мы вместе росли, и родители настояли на свадьбе...
— Ты её любишь?
— Не знаю. Наверное, то есть да, она мне нравилась, но, когда я увидел тебя, во мне всё перевернулось!
— Повтори ещё раз, — прошептала Валерия, обнимая его за шею и прижимаясь к нему.
— Во мне всё перевернулось...
— Во мне тоже! — сказала она.
Несколько минут они сидели молча, прижавшись друг к другу.
— Ты с ней разведёшься? — тихо спросила Мессалина.
— Но мы год назад поженились.
— Ты хочешь... жить с ней?
— Я не знаю, мы только что с тобой встретились, — попытался оправдаться Гай Силий, — ты мне понравилась...
— И в тебе всё перевернулось, — напомнила ему Валерия.
— Да, перевернулось, я не спорю, но мне надо подумать, ты требуешь от меня невероятного, чтобы я полностью изменил свою жизнь.
— А ты не хочешь её менять?
— Я не знаю, но... — Гай Силий нахмурился. — Но я не так уж плохо жил...
— И в тебе каждый день всё переворачивалось, — язвительно заметила Мессалина.
Гай не ответил.
— Я хочу, чтобы у нас всё было по-настоящему, — помолчав, произнесла императрица, глядя в сторону и прикусив губу. — Понимаешь, всё по-настоящему.
Гай Силий молчал.
— Ты слышишь?
Он кивнул.
— А теперь иди домой и всё обдумай, — сказала она.
— Но я...
— Завтра придёшь!
Он неловко поднялся, потоптался на месте, словно не решаясь покинуть гостиную.
