– У меня нет с собой ручки.
Она закатила глаза.
– Тебе не нужно отправлять его прямо сейчас.
– Это я знаю. В смысле, записать адрес.
– Да не морочься – бери весь журнал. У меня уже все записано.
– Точно?
– А как же иначе? – Она озадаченно покачала головой, глядя на меня. – Поэтому я его тебе и принесла.
«Поэтому я его тебе и принесла».
Помню, какой это у меня вызвало восторг. Это означало, что, несмотря на то что пересекались мы с ней считаные разы, Дженни все-таки думала обо мне, и осознание этого вызвало трепет, который трудно описать. Приятное тепло в животе. Я не испытывал чего-то подобного раньше, но казалось, будто только что узнал, что мир полон возможностей, о которых я даже не подозревал.
Я убрал журнал в свою сумку.
– Спасибо!
– Не за что, – бросила Дженни. – Было бы о чем говорить.
* * *
На следующее утром я шел по поселку, отчаянно зевая и направляясь к дому Джеймса почти что на автопилоте. Утренний холодок по крайней мере немного помог мне проснуться: пусть даже официально наступила весна, Гриттен, похоже, столь же крепко держался за свои зимы, как и за своих обитателей. Но вокруг опять проклевывалась травка, и хотя в тот момент солнце казалось не более чем тускло мерцающей монеткой, проглоченной облаками, я чувствовал, как весна набирает силу. До меня доносилось пение птиц – чуть ли не первое за многие месяцы.
Когда я дошел до дома Джеймса, сердце у меня упало.
Обычно собирал его в школу и провожал по утрам Карл, но в тот день на пороге стояла Айлин. На ней был выцветший домашний халат, и она возила по двери старой синей тряпкой, скомканной в кулаке, с выражением сердитой сосредоточенности на лице.
Калитка висела на одной старой петле и царапнула по земле, когда я открыл ее. Айлин бросила на меня колючий взгляд, и, направляясь к ней по дорожке, я невольно опустил голову.
– Доброе утро, миссис Доусон.
– А оно и вправду доброе?
Айлин вернулась к своему занятию, одной рукой придерживая дверь, а другой прижимая к ней тряпку, которой терла ее с такой яростью, что я почти ожидал услышать хруст продавленного дерева.
– Давай выходи, парень! Пора в школу, – крикнула она в дом.
Немедленной реакции не последовало. Я неловко постоял там несколько секунд, наблюдая за ее работой. У ее ног стоял флакон с каким-то моющим средством.
– У твоих ничего этой ночью не случилось? – спросила вдруг Айлин.
Вопрос застал меня врасплох – я и понятия не имел, что она имеет в виду. Через секунду – восприняв, очевидно, мое молчание как признание какого-то рода вины, – мать Джеймса подозрительно посмотрела на меня.
– А сам-то ты ночью на улицу не выходил?
– Миссис Доусон?
– Не разевай на меня рот, парень! Так выходил или нет?
– Нет.
Она оценивающе уставилась на меня. И после того, что показалось вечностью, покачала головой и опять перевела взгляд на дверь.
– А кто-то, видать, все-таки да… Наверняка кто-то из вашей дебильной компашки решил подурачиться.
Прежде чем я успел произнести еще хоть что-нибудь, в дверях появился Джеймс, осторожно пробравшись мимо матери, словно та была наэлектризована и его могло ударить током, если б они соприкоснулись.
– Пока, па! – крикнул он в глубь дома. – Люблю тебя!
Откуда-то из самой глубины дома донесся ответ Карла:
– Тоже тебя люблю!
Выйдя на улицу, я выждал, пока мы с Джеймсом не окажемся за пределами слышимости.
– Все в порядке?
– Угу.
Что было определенно враньем, но мне не хотелось и дальше развивать эту тему. Когда подъехал автобус, Джеймс забрался в него первым. Я всегда вел нас обоих на второй ярус, к сиденью в самом хвосте автобуса – поскольку казалось, что нам просто полагается сидеть там в нашем возрасте, – но сегодня Джеймс предпочел занять свободные места в середине первого яруса. Когда дверь закрылась и автобус тронулся с места, мы некоторые время сидели там в молчании. И хотя мне не хотелось сходу расспрашивать Джеймса, что произошло, слова Айлин по-прежнему вызывали у меня любопытство.
«У твоих ничего этой ночью не случилось?»
– Что делала твоя мать? – спросил я.
– Мыла дверь.
– Угу, сам видел. В смысле, зачем?
Джеймс замешкался.
– Ты ничего не слышал? – наконец произнес он. – Ночью?
Я еще раз об этом подумал. Насколько припоминалось, я спал как убитый.
– Да вроде нет.
– Точно?
Вид у Джеймса был такой же усталый, как у меня. Но еще и испуганный.
– Не знаю, – сказал я. – А что я должен был слышать?
Но в ту же секунду Джеймс отвернулся и стал смотреть в окно на мелькающий мимо блеклый пейзаж.
– Ничего.
– Ну да. Вот ничего я и слышал.
– Кто-то стучал в дверь. Ты этого не слышал?
– Чтобы кто-то стучал? Нет.
– Ну ладно тогда.
– Ты хочешь сказать, что ты слышал?
– Нет, это просто моя мать так говорит. Кто-то молотил в дверь посреди ночи. Она жутко разозлилась, потому что это ее разбудило. – Джеймс пожал плечами, едва заметным, робким движением. – Так что она и нас с папой растолкала. Правда, там никого не было. Я думал, может, это ей просто почудилось, вот только утром на двери было кое-что. Потому-то она там и возилась – отмывала ее.
– Отмывала от чего?
И опять Джеймс не ответил. Интересно, подумал я, знает ли он вообще что-нибудь – да и было ли там что-либо в принципе. Айлин здорово пила, и она не из тех людей, которые готовы признаться, если что-то неправильно поняли. Было легко поверить, что ночью она вообразила себе какой-то шум, излишне переполошилась, а мыла утром дверь, только чтобы показать, что была права.
Автобус свернул с двухполосной магистрали и стал пробираться мимо заброшенных заводов, дышащих на ладан магазинов и заколоченных домов.
Джеймс что-то буркнул себе под нос, что я не совсем уловил.
– Что-что? – переспросил я.
– Кровь.
Он все еще не сводил взгляд с унылой картины за окном, и его голос звучал так тихо, что я едва его слышал.
– Она сказала, что на двери была кровь.
15
В наши дни
Констебль Оуэн Холдер внимательно разглядывал дверь дома моей матери.
– И что это по-вашему? – спросил он.
