Звонила Салли.
Я ответил. А потом в основном только слушал и ловил себя на том, что реагирую в нужных местах – тихо, чисто для проформы и почти машинально. Мари все это время наблюдала за мной, с лицом, полным сочувствия. Потому что она все поняла.
Когда разговор завершился, все вопросы, которые я намеревался задать минуту назад, напрочь вылетели из головы. На самом деле слов у меня оставалась лишь жалкая горстка, и я совершенно будничным тоном их произнес.
– Моя мать умерла, – сказал я.
* * *
Когда я приехал, Салли в хосписе не было, и в комнату меня проводила одна из медсестер. Вела она себя уважительно, но профессионально. «Примите мои соболезнования», – сказала она мне в фойе, а потом, пока мы шли вместе, больше не проронила ни слова. Без сомнения, мне еще предстояло участие в каких-то многочисленных формальностях, но по ее манере вести себя было ясно, что это может подождать.
В настоящий момент – только это.
Мы остановились перед дверью.
– Побудьте там столько, сколько понадобится, – сказала она.
«Двадцать пять лет», – подумал я.
В комнате стояла умиротворяющая тишина. Я тихонько прикрыл дверь, словно входил к человеку, готовому в любой момент проснуться, а не к тому, кто не проснется уже никогда. Моя мать, как и обычно, лежала на кровати. И хотя ее голова все так же покоилась на подушке, уже казалось, что она утонула и затерялась в ней. Я сел рядом, пораженный тем, что не ощущаю абсолютно никакого человеческого присутствия в комнате. Черты лица моей матери, обтянутого желтоватой и тонкой, как пергамент, кожей, резко обострились. Ее глаза были закрыты, а рот слегка приоткрыт. Она была просто невероятно, не по-человечески неподвижна. «Неужели это и вправду моя мама?» – подумал я. Поскольку это была не она. Ее тело было здесь, а сама она – нет.
Во время моих прежних посещений ее дыхание порой было таким поверхностным, а тело – столь неподвижным, что мне казалось, будто она скончалась. Только тихое попискивание аппаратуры возле кровати убеждало меня в обратном, и даже это иногда выглядело каким-то фокусом. Теперь аппаратура молчала, и разница была огромной. Я никогда не был религиозным человеком, но какая-то живая искорка столь явно покинула эту комнату, что было трудно не подумать, куда она девалась. Не может же она просто исчезнуть без следа? Разве такое бывает?
Меня охватило странное оцепенение. Но каким-то непонятным образом тишина в комнате звучала так строго и торжественно, что казалась мало пригодной для эмоций. И я знал: они еще придут. Поскольку, несмотря ни на что, я действительно любил свою мать.
Что и сказал ей вчера, когда она заснула.
Когда она этого все равно не слышала.
Мне пришло в голову, насколько все между нами могло бы быть по-другому, если б Чарли и Билли не сделали того, что сделали. Это изменило курс, которым могла пойти моя жизнь, – и ту конечную точку, в которой мы с матерью могли бы оказаться, вместо той, в которой находились сейчас.
«Черт бы вас обоих побрал!» – подумал я.
Да, события последних нескольких дней напугали меня, и страх все не отпускал. Некая смутная угроза по-прежнему висела в воздухе.
Но теперь во мне горел и гнев.
Чуть позже – точно не помню насколько – я услышал тихие голоса за дверью, после чего последовал деликатный стук в дверь. Я встал и подошел к ней. В коридоре стояла все та же медсестра, а рядом с ней – Салли.
– Соболезную, мистер Адамс.
Салли мягко тронула меня за руку, а потом дала мне бумажный платок. Тут я осознал, что в какой-то момент плакал.
– Ну да, окно же открыто, – пробубнил я. – Аллергия – просто кошмар для меня в это время года…
Салли мягко улыбнулась.
– Послушайте, – сказал я. – Спасибо вам. За все, что вы сделали. Наверное, я не особо вправе так говорить, после всего, но моя мама хотела бы, чтобы я поблагодарил вас. И простите за недавнее.
– Вам нет нужды извиняться. Всегда пожалуйста.
Она начала объяснять мне, как все будет происходить дальше и что от меня при этом потребуется, но ее слова лишь обтекали меня, не застревая в памяти. Я понимал, что должен все хорошенько запомнить, но никак не мог сосредоточиться. Все, что более или менее отфильтровалось, это что на организационные хлопоты уйдет где-то с пару дней.
– Вы можете еще побыть здесь? – спросила Салли.
Я подумал обо всем, что недавно со мной произошло. О том, насколько меня это напугало. Насколько сильно мне недавно хотелось поскорее убраться отсюда и забыть о прошлом. И понял, что теперь ни в коем случае так не поступлю – что бы здесь сейчас ни творилось.
Поскольку наряду со страхом по-прежнему горел и гнев.
– Да, – сказал я. – Могу.
29
К тому времени, как она возвращалась из Бренфилда – городка, до которого они отследили аккаунт «ЧК666», – ночь уже окончательно вступила в свои права, и Аманда медленно и осторожно катила по двухполосной автомагистрали в сторону Гриттен-Вуда. Мелькающие наверху фонари купали ее в перемежающихся волнах желтого света, производя убаюкивающий гипнотический эффект. Мир за окнами машины казался не вполне реальным. Аманда пыталась сосредоточиться, но разум все сильней охватывала сонная одурь, а мысли постоянно путались.
Доехав до съезда на Гриттен-Вуд, она свернула влево. Погруженный во тьму поселок впереди словно вымер. Улицы – не более чем узенькие грунтовые дорожки, а дома – скорее какие-то наспех сколоченные хибары, наполовину похороненные во мраке на разрозненных клочках земли. Пару-тройку раз за стеклами машины промелькнули освещенные окна – яркие почтовые марки в ночи, – но, кроме них, никаких признаков жизни не наблюдалось.
И над всем этим вдалеке нависала черная стена леса.
Через пару минут Аманда остановила машину перед домом, который выглядел еще более заброшенным, чем остальные, и вылезла из машины. Хлопок двери эхом разнесся по пустынным улицам, и она немного нервно осмотрелась по сторонам, словно этот звук мог побеспокоить кого-то или что-то. Никого вокруг не было. Но, несмотря на отсутствие видимых признаков хоть какой-то человеческой деятельности, все равно показалось, будто из тьмы на нее внимательно нацелились чьи-то глаза.
Показалось, что ее появление не осталось незамеченным.
И после событий последних двух дней это ее изрядно пугало.
Она вновь перевела взгляд на дом. Калитка была сломана и висела на единственной ржавой петле. Кое-как протиснувшись за нее, Аманда двинулась по заросшей дорожке к входной двери. Потрескавшиеся окна по бокам от крыльца были серыми и мутными, стекла изнутри заклеены пожелтевшими газетами. С фонариком, может, и удалось бы прочитать заголовки – истории из другого века, – но ощущение, что за ней наблюдают, было таким сильным, что Аманде не хотелось привлекать к себе внимание.
