— Алиса, у меня в холодильнике голова судака и плавники, — обернулась я к столу. — Напомни, когда будете уходить, чтобы я отдала их тебе. Для кошки…
Мне бы молчать сегодня как рыбе, но ведь прорвало ж на ля-ля! Пусть в Питере и повырубали тополя, но их пух застилал сейчас мне глаза. Только б не разреветься — ну где я потеряла свою кукушку, где?
Алиска кивнула, но ничего не сказала, а я не знала, что еще добавить и как прокомментировать свой дурацкий телефонный разговор.
— Я нарушила главное правило деловой этики — завела служебный роман, — выдала я, усевшись на жесткий стул.
Нужно было купить с мягкими сиденьями — и плевать, что ребенок для того, чтобы дотянуться до стола, еще забирается на него с ногами.
— Сейчас у нас идет жалкая попытка отделения церкви от государства, — пыталась я неудачной шуткой замять неловкость. — Но паства, увы, еще не просекла перемен.
Гости продолжали молчать, а я уже не знала, какую кость им кинуть.
— Ничего, как-нибудь справлюсь…
Да скажите вы уже хоть что-нибудь!
— Что еще сыграть?
И вот чего ты так долго молчал? Ведь я зачем тебя тут оставила — чтобы петь, а не говорить. Жевать у меня из-за нервной голодовки особо так и не получилось. Не попросишь же знаменитое «Бесаме Мучо», на таком уровне испанским языком владеют все собравшиеся за столом. Получу очередную ошибку перевода. Хотя что уж там говорить — вся моя жизнь превратилась в одну большую ошибку, потому что ты, Сомов, слишком жадно меня целовал. Тебя никому было не переплюнуть и от отношений с тобой не отплеваться — меня и сейчас продолжает тянуть в погибельный омут, но я справлюсь и с собой, и с тобой.
— Для ребенка что-нибудь сыграй, если помнишь, конечно. Зря она тут сидит, что ли…
От улыбки солнечной одной перестанет плакать… Кто угодно, только не я! Я еле сдерживаюсь, а на столе лук жареный, на него не спишешь.
Я отодвинула стул как можно тише и так же аккуратно принялась собирать со стола оставшуюся еду, чтобы накрыть к чаю. Еле удалось удержать Алиску за столом. Кухня просторная, но мне с посторонними людьми в доме везде тесно.
Когда музыка стихла, я спросила гостью, какой чай заварить для Егора. Может, он хочет витаминный, из шиповника и яблок.
— Я хочу! Мне можно?
Можно не намекать ни на что — и я со злостью повернулась к просящему:
— Тебе кофе лучше выпить перед рулем.
— А перед кофе можно? Сто лет не пил чая из шиповника.
Хорошо не сказал «твоего чая», а я чуть не исправила его — двадцать. Но ведь это между нами, гости не знают, что мы пили в нашу последнюю встречу, да и во все зимние… Хотя вряд ли молодые тела нуждались в дополнительном разогреве.
— Если останется. Так что, Алиса?
— А что Ярослав пьет?
— Ничего. Воду.
— Тогда и Егор, наверное, не будет чай…
Хорошо. Я налила две чашки любовного отвара. Маленькую поставила перед маленькой Женей, а большую — Жене большому.
— Тебе повезло! — сказала я без улыбки.
— Я знаю, — ответил он с многообещающей улыбочкой.
Я достала с полки вафельный торт. Специально купила питерский «Балтийский», игнорируя московскую «Белочку». Так же поступала и в Москве. Снова зазвонил телефон, и я бросила нож и бросилась отвечать. Черт — соцопрос! Воскресенье! Вечер! Совсем совесть потеряли?
Заодно проверила сообщения от Влада. Про «перезвони» было только вчерашнее. О чем он сейчас думает, вот о чем? И о чем думала я, давая Женьке телефон и разрешая другому Женьке усесться хозяином на соседний стул. Да я не думала — я же с ним всегда голову теряла! Мама была права — не попади я случайно по блату в подмосковный вуз, я бы никуда не поступила ни с подготовительными курсами, ни без них! Без моего Джека я вообще не могла функционировать с конца марта, а после присяги меня накрыло тоской на целый месяц, и я с большим трудом сдала выпускные экзамены. Если бы попалась тема тургеневских девушек, я бы, может, и написала сочинение на «отлично», а «Преступление и наказание» било меня ниже пояса, где пока не отросли еще стальные мужские яйца.
— Ну что, в Москву на праздники уже не едешь? — спросила меня тогда мать с неприкрытым злорадством.
Чего говорить — раскусила мои наполеоновские планы легко, и я не стала доказывать, что я не верблюд и типа собиралась к родственникам. Мне просто нужно было уехать, я незаметно собрала вещи и купила горящий билет. Тетя Роза уже сама маме позвонила, когда тридцатого апреля я перешагнула порог их московской квартиры. Правда, не сказала, что сваливает на дачу, оставляя меня с сыночкой! Роковая ошибка. Не будь Генночки, не было бы для меня Москвы… А не было бы Москвы, Джек, вернувшись из армии, легко бы нашел меня и все объяснил. Но родственнички щедро поделились со мной своим еврейским счастьем!
— Нам пора, наверное, — засобиралась Алиса, когда стрелки часов перевалили за девять, и моя дочь уснула на диване. Присела поправить носочек и все — отрубилась.
— Не трогай! — Джек схватил меня за руку с таким проворством, точно я собиралась сунуть два пальца в розетку. — Я сам ее отнесу.
— Можешь не раздевать! — то ли приказала, то ли попросила я, понимая, что могла бы промолчать и начать провожать гостей до порога и за порог.
Про рыбью голову мне напомнили, про остальное спросить, к счастью, забыли.
— Спасибо, что пришли. Я очень рада, что Ярик с Егором сдружились. До завтра.
Но у меня было еще сегодня, и я набрала Владу, как только закрыла калитку.
— У тебя все хорошо? — спросила я, отдавая себе отчет в том, что нарываюсь на неприятный разговор.
33. Матвеев и Сомов
— А что, должно быть плохо? — огрызнулся мой бывший муж. — Привыкаю дома к тишине.
Голос злой — точно я оторвала его от чего-то важного. Процесса саможаления, если только!
— И поэтому сбрасываешь звонки?
А, может, собственнический инстинкт зацвел пышным цветом.
— Не я сбросил. Я просто решил не мешать вам развлекаться и поэтому не перезвонил.
