– Кто ты? Что здесь делаешь?
– Майкл Валентайн. Живу в Лас-Вегасе, – ответил я теми же словами, что его подчиненному, при этом сделал испуганное лицо.
– Старший агент Бигли, пусть он подойдет к нам, – неожиданно вступил в наш разговор сенатор. – И отгоните этих стервятников как можно дальше. Моя личная жизнь не предмет обсуждений в их лживых статьях.
Спустя несколько минут полицейские и федеральные агенты вернули толпу журналистов на исходные позиции, к входу в отель, а меня пригласили сесть в автомобиль, где уже расположилась на заднем сиденье жена сенатора. Перед тем, как сесть в машину, сенатор сказал шоферу:
– Фред, иди, подыши воздухом.
Водитель тут же вылез из машины и быстро отошел, встав рядом с телохранителем сенатора. Я думал, что мне сейчас все объяснят, но на меня смотрело две пары глаз с каким-то непонятным мне трепетным ожиданием. Тишина тянулась уже минуту, пока я не сказал:
– Извините, леди, извините, сэр, но может быть, мне кто-нибудь объяснит, что здесь происходит.
– Его голос, – дрожащим голосом прошептала женщина и, достав платок, заплакала.
– Мария, я прошу тебя, пожалуйста, успокойся, – сенатор повернулся ко мне. – Ты очень похож на нашего сына. Очень похож, а тут еще… имя и его голос.
– Извините меня, но я не знаю, что сказать. С вашим сыном что-то случилось?
– Наш мальчик пропал, – и женщина снова заплакала.
– Две недели тому назад, – дополнил ее слова сенатор, – и никто не знает, где он.
– Ему тоже пятнадцать лет?
– Нет, – горько усмехнулся сенатор Вильсон. – Ему неделю назад исполнилось двадцать четыре года.
При этих словах его жена еще сильнее заплакала. Я не знал, что сказать. У людей настоящее горе, а я сейчас вроде соли, которой посыпали на их рану.
– Очень надеюсь, что все у вас будет хорошо. Так я пойду?
– Извини нас, Майкл, – у сенатора даже голос немного сел от волнения.
– Ничего. Всего вам хорошего, – не успел я коснуться ручки на дверце автомобиля, как раздался голос жены сенатора: – Майкл, погоди. Мы остановились в «Империале». Номер триста двенадцать. Я буду очень рада, если ты найдешь время и навестишь нас сегодня вечером. Да, Генри?
– Хорошо, милая, – сенатор повернулся ко мне. – Молодой человек, тебя устроит… м-м-м… половина восьмого вечера.
– Сэр, вы, безусловно занятой человек, поэтому вам не стоит ради меня нарушать свое расписание. В отличие от вас, я здесь на отдыхе. Так что мне подойдет любое время.
Супружеская пара замерла на какое-то мгновение, переваривая то, что я сказал. Их удивление было понятно, я опять показал себя до неприличия взрослым человеком.
– Довольно разумно сказано для пятнадцатилетнего подростка, – одобрил мой ответ сенатор. – Гм. Тогда так. Скажи, где ты живешь, и я пришлю за тобой машину. Время с девяти до десяти часов вечера. Тебя устроит?
– Вполне, сэр. Отель «Николь». Номер двести сорок, – я назвал отель, в котором изначально поселился под своим настоящим именем. – Теперь вы извините меня, я пойду.
Шпиц и остальная журналистская братия проводила меня любопытными взглядами. Чувствую, что у некоторых из них появилось сильное желание бросить пресс-конференцию и кинуться за мной вслед. Только пока они колебались, я подошел к краю тротуара, поднял руку, и почти сразу подъехало такси. Некоторые журналисты с фотоаппаратами пытались сделать фото, но все их попытки оказались безуспешными, так как я все время старался держаться к ним спиной.
«Шпица они точно порвут на части, – подумал я, садясь в такси, – пытаясь узнать хоть что-то обо мне».
– Майкл, проходи, садись, – у миссис Вильсон был грустный и нежный взгляд. – Ты уже ужинал?
– Да, миссис Вильсон, я сыт. Большое спасибо, – придав своему лицу застенчивое выражение, опустил глаза.
– Муж вот-вот подъедет. Чай, кофе, лимонад?
– Спасибо, если только сок. Яблочный или апельсиновый.
Глаза жены сенатора повлажнели. Видимо, их сын тоже любил сок из этих фруктов.
– Есть апельсиновый, – и она вышла в другую комнату, а спустя минуту вернулась со стаканом сока.
Села напротив меня и какое-то время смотрела, как я пью, потом спросила:
– Ты живешь здесь один?
– Да. Я вполне самостоятельный парень, – с оттенком гордости заявил я.
Она улыбнулась уголками губ.
– А кто твои родители? Чем они занимаются?
– Я сирота. Мои родители погибли год тому назад.
Женщина замерла, глядя на меня с каким-то непонятным выражением в глазах.
– Ты сирота? С кем ты тогда живешь? – в ее голосе чувствовалось волнение.
– У меня есть опекун. Макс Ругер. Он бывший полицейский и бывший частный детектив, а теперь возглавляет службу безопасности в одном большом отеле. В Лас-Вегасе.
– Где ты живешь в Лас-Вегасе?
– В отеле «Оазис».
– Ты живешь в гостиничном номере? Почему твой опекун не снимает вам нормальную квартиру?
– Не знаю, но меня все вполне устраивает, миссис Вильсон.
– Ты хорошо учишься? Какие предметы тебе нравятся?
– Я не хожу в школу. Учусь сам.
– Как так можно? Это неправильно! Послушай, Майкл, ты сейчас закладываешь основы своей будущей жизни. Ты это понимаешь?
«Вот зануда, – почти по-детски подумал я о миссис Вильсон. – Интересно, что бы она сказала, узнав, что сейчас воспитывает сорокалетнего мужика».
– Понимаю.
В моем голосе не было ни малейшего следа раскаяния. Она это почувствовала.
– Пойми, твоя вольная жизнь сейчас кажется тебе легкой и привольной, но на самом деле она ничего тебе не дает. У тебя должна быть цель, к которой ты должен стремиться. Скажи мне, какая у тебя цель в жизни?
Мне не очень хотелось ехать на эту встречу. Просто так сложились обстоятельства, что было проще согласиться, чем отказаться. Вот только я никак не думал, что с самого начала разговора меня начнут учить и воспитывать, но при этом прекрасно понимал, что эта женщина задает мне все эти вопросы из добрых побуждений. Только поэтому я ответил так, как сказал бы каждый второй американский подросток:
– Стать миллионером.
Услышав этот почти детский ответ, женщина слегка улыбнулась.
– А что этот заветный миллион придется заработать тяжелым трудом, ты об этом не думал?
От ответа меня спас стук входной двери, а затем в комнату вошел сенатор. Жена бросила на него вопросительный взгляд, но Вильсон только отрицательно качнул головой. Даже мне стало понятно: никаких новостей о пропавшем сыне он не принес. Лицо женщины словно накрыла туча, но она взяла себя в руки.
