Такой высокий процент обвинительных приговоров частично объясняется жесткими методами допроса, которые практикуют японские следователи. Им разрешено задерживать подозреваемых на срок до трех дней без предъявления обвинения, они могут допрашивать подозреваемых в отсутствие адвоката и не обязаны записывать допросы. Такое в порядке вещей. Эти жесткие методы обусловлены спецификой японской правовой системы, в которой установление мотива через признание вины служит одной из важнейших предпосылок вынесения обвинительного приговора. Ситуацию усугубляет давление, которое начальство оказывает на следователей, требуя от них сначала получить признательные показания, а улики и прочие доказательства расследования – уже потом. Задача дознавателя облегчается тем, что многие подозреваемые-японцы, похоже, готовы давать признательные показания, чтобы избежать позора, который навлечет на их близких громкое судебное разбирательство. О том, насколько широко распространена в японской системе правосудия практика самооговоров, свидетельствуют недавний пример ареста по подозрению в злонамеренных интернет-угрозах четверых невиновных. Прежде чем в своих злодеяниях сознался подлинный преступник, двоих из подозреваемых вынудили свидетельствовать против себя.
Но Япония в своей приверженности к репрессивно-обвинительным практикам правосудия остается заметным исключением. В большинстве стран мира принцип презумпции невиновности укоренился настолько, что он зафиксирован во Всеобщей декларации прав человека Организации Объединенных Наций в качестве одной из международных правовых норм. Английский судья и политик XVIII века Уильям Блэкстоун даже дошел до количественной оценки этого принципа, заявив: «Лучше десять виновных избегнут наказания, чем пострадает один невиновный». Такая точка зрения ставит нас на сторону ложноотрицательных результатов, и мы готовы оправдать по суду тех, кто вполне мог совершить преступление, но чья вина не доказана. И даже если свидетельства вины есть, если они не могут в полной мере (на юридическом языке – «до отсутствия обоснованных сомнений») убедить присяжных или судей в виновности подсудимого, тот часто покидает зал суда безнаказанным. В шотландских судах существует третий тип приговора, снижающий долю ложноотрицательных вердиктов – хотя бы номинально. Когда судья или присяжные недостаточно убеждены в невиновности обвиняемого, чтобы объявить его невиновным, они оправдывают его «за недоказанностью обвинения». И этот формально оправдательный приговор нельзя назвать некорректным.
73 миллиона к одному
Во время суда над Салли Кларк противоречивые доказательства мешали присяжным принять однозначное решение. Салли твердила, что она не убивала своих детей. Патологоанатом Министерства внутренних дел и свидетель-эксперт обвинения, доктор Алан Уильямс, утверждал обратное. Медицинская экспертиза, которую он представил, была запутанной и слишком сложной для присяжных. Во время подготовки к судебному процессу независимые эксперты легко дискредитировали разрывы в тканях мозга, повреждения позвоночника и кровоизлияния в сетчатку, которые Уильямс первоначально «обнаружил» при вскрытии Гарри. В результате обвинение изменило позицию и попыталось убедить присяжных в том, что Гарри задушили, а не затрясли до смерти, как утверждалось первоначально. Даже Уильямс передумал. Экспертно-медицинские заключения были исключительно туманны и неоднозначны.
Ожесточенная борьба между защитой и обвинением вокруг косвенных улик, связанных с этими двумя смертями, запутала ситуацию еще сильнее. Обвинение изображало Салли тщеславной и эгоистичной карьеристкой, раздраженной тем, как изменились ее образ жизни и ее тело после рождения детей. Женщиной, которая так отчаянно стремилась вернуться к своей прежней, бездетной жизни, что убила своих малышей. Почему же тогда, возражала защита, она так быстро родила второго ребенка? И почему она вновь забеременела и родила третьего, пока шла подготовка к суду? Защита утверждала, что Салли была явно опечалена смертью своего первого сына. Сторона обвинения пыталась использовать аргумент в свою пользу, намекая, что в таком демонстративном горе было что-то подозрительное. Врач, впервые увидевший Кристофера, когда тот приехал в больницу, возразил, что в отчаянии Салли не было ничего необычного – это естественная реакция на потерю первенца. Стороны перебрасывались аргументами, как воланчиком в бадминтоне, и у присяжных голова шла кругом.
Среди этой путаницы в дело вступил свидетель-эксперт, профессор сэр Рой Мидоу. В то время как патологи спорили о степени «легочного кровотечения» и «субдуральных гематом», Мидоу вел присяжных от подводных скал замешательства к спокойным водам вердикта, на яркий свет маяка статистики. Он оперировал единственным показателем, постулировавшим, что вероятность синдрома внезапной детской смерти (СВДС, который также часто называют смертью в колыбели) у двух подряд детей из обеспеченной семьи составляет 1 на 73 миллиона. Для многих присяжных это оказалась самая важная информация, которую они извлекли из процесса: 73 миллиона было слишком большим числом, чтобы его игнорировать.
В 1989 году под редакцией Мидоу, уже тогда известного британского педиатра, вышла книга «Азбука жестокого обращения с детьми». В ней был постулат, который позже назвали «законом Мидоу»: «Одна внезапная детская смерть – трагедия, две – уже повод для подозрений, а три – убийство, пока не будет доказано обратное»
[88]. Однако эта бойкая сентенция основана на фундаментальном непонимании природы вероятности. С помощью такого же ложного представления о вероятности – разнице между зависимыми и независимыми событиями – Мидоу ввел в заблуждение и присяжных в случае с Салли Кларк.
Ошибка независимости
Два события считаются зависимыми, если знание о том, что произошло одно из них, влияет на вероятность происхождения другого. В противном случае они независимы. Для расчета вероятности того, что произойдет комбинация нескольких событий, обычно перемножают вероятности происхождения каждого из них. Так, шанс, что случайно выбранный из населения человек является женщиной, составляет ½. Как показано в табл. 3, из 1000 человек в среднем 500 будут женщинами. Вероятность того, что у случайно выбранного человека из числа всего населения коэффициент IQ будет больше 110 баллов, составляет ¼ (таким образом, из 1000 человек такой результат покажут 250 – см. таблицу 3). Чтобы выяснить вероятность того, что произвольно выбранная женщина обладает IQ выше 110, мы перемножаем вероятности ½ и ¼, что дает вероятность 1/8 (и соответствует количеству 125 (1000/8) человек в подгруппе женщин с высоким IQ в табл. 3). Это прекрасный пример такой методологии, поскольку показатель IQ и половая принадлежность абсолютно независимы: наличие определенного IQ ничего не говорит о вашем поле, а принадлежность к определенному полу ничего не говорит о вашем IQ.
Табл. 3. Распределение 1000 человек по показателю IQ и половой принадлежности
