Глазные стекла Броуда блеснули.
– «Пусть ее судит народ».
Савин могла только стоять и смотреть, как Сарлби защелкивает наручники на ее ослабевших запястьях. Мгновенно вспыхнувшая надежда так же быстро и угасла. Неужели ее собственный муж обратился против нее? Или он сделал то, что было необходимо, чтобы получить контроль над Народной Армией? В последнее время она его почти не узнавала. Не представляла, что он способен сделать в следующий момент.
– Не беспокойтесь, – сказал Сарлби, утешающе похлопав ее по плечу. – Вам не придется долго ждать. Вас передвинули в самое начало очереди. Видать, друзья на высоких местах, а?
Или враги… Вес кандалов, их холодное прикосновение почему-то заставляли Савин задыхаться. Она подумала о том, сколько других людей были закованы в эти же самые наручники. И о том, жив ли хоть кто-нибудь из них. В конце концов, каковы бы ни были причины твоего осуждения в Народном Суде, на приговор это влияло не сильно. Падение с башни оставалось все тем же падением с башни.
– Гражданка Валлимир, – с трудом выговорила она, – могу ли я просить вас об одолжении? Принесите мне в Дом Чистоты моих детей. Они в опасности, вы понимаете? Они должны быть вместе со мной.
При мысле о детях, беспомощно лежащих в своих кроватках с одной лишь нянькой, ее голос едва не сорвался.
– Сомневаюсь, что из этого что-то выйдет, – заметил Сарлби, встряхивая ее наручники, чтобы удостовериться, что они защелкнулись как надо.
– Она хочет своих детей. – Броуд снял глазные стекла, подышал на них и начал протирать обшлагом рубашки. Его глаза повернулись к Савин, налитые кровью, окаймленные красным. Казалось, он ее почти не узнавал. – Пусть ей принесут ее детей.
Сверху послышался грохот, и сжигатели поволокли кого-то вниз по лестнице.
– Взяли! – торжествующе крикнул один.
Охваченная ужасом, Савин вдруг поняла, что их пленницей была Зури. Запястья и лодыжки горничной были закованы в толстенные черные кандалы, звенья цепей были в палец толщиной. Она едва могла двигаться из-за их тяжести.
– Во имя всего святого! – воскликнула Савин. – Неужели эти цепи так уж необходимы?
– Лучше не рисковать, – отозвался Сарлби, когда сжигатели грубо поставили Зури на ноги у подножия лестницы. – Как знать, может, она из едоков.
Та быстро взглянула на Савин сквозь черную путаницу рассыпавшихся волос, закрывавших ее лицо.
– Обо мне не беспокойтесь, я…
– Закрой рот, ты, бурая сука!
Один из сжигателей сорвал с ее шеи серебряные часы. Цепь зацепила ухо, и она охнула от боли. Сжигатель поглядел на добычу, одобрительно хмыкнул и засунул часы к себе в карман. Другой запрокинул ей голову и принялся прилаживать к ее лицу какое-то приспособление из проволоки и пряжек. Во имя Судеб! Они надевали на нее намордник!
– Вы что, спятили? – взвизгнула Савин и тут же пожалела об этом. Разумеется, они все давно уже спятили. – Зури моя компаньонка, а не какая-нибудь ведьма! Гуннар, ты ведь ее знаешь!
Броуд сморщился, словно звук его имени доставил ему боль.
– Не мне решать, – буркнул он, прикладывая к губам фляжку и делая маленький глоток. – Решать суду.
– Сколько предполагаемых едоков вы арестовали? – спросила Савин у сжигателей, пока они волокли Зури к двери, расшвыривая ногами детские постели.
– Десятки, – ответил Сарлби.
Савин сжала руки, загремев кандалами:
– И сколько из них действительно оказались едоками?
– Какая разница, после того, как их заковали и надели намордники? Эй, кстати, у нее ведь были еще какие-то братья?
– Но они… хорошие люди, – прошептала Савин.
Что за бессмысленное заявление! Она поглядела на сирот, жавшихся к облезающим стенам. Какая же она была дура, думая, будто может кого-то спасти! Она не могла спасти даже саму себя.
Сарлби взял ее под руку и повел к двери.
– На казни в последнее время приходит совсем мало народу, даже обидно, – проговорил он беспечно, словно они обсуждали погоду. – Похоже, им надоело. Если меня что-то и удивляет в людях, так это их способность заскучать от чего угодно. Я видел это в Стирии, видел в Вальбеке. Что бы там ни творилось, любые ужасы, любые пакости – под конец люди все равно начинают скучать… Но не беспокойтесь! Учитывая, кто ваш отец – а точнее, оба ваших отца, – я уверен, к вам-то публика проявит интерес!
Он подмигнул ей, выводя за порог ее дома, где она когда-то мечтала стать королевой, наружу, на холодный воздух.
– К тому же на хорошеньких всегда собирается толпа.
На одной стороне
У Лео был особый секрет, чтобы надевать рубашку. Теперь ему для всего требовался особый секрет. Прежде всего он собирал рукав гармошкой и продевал в него свою бесполезную руку.
Она совсем высохла. Тонкая, мягкая, бледная, не считая россыпи розовых шрамов. Иногда ему казалось, что он чувствует металл, запрятанный в мясе. Острые осколки среди тупой пульсирующей боли. Теперь его левая рука выглядела странно. Ногти приобрели лиловый оттенок. С онемевших кончиков пальцев отслаивалась старая кожа. Словно рука трупа, и примерно настолько же пригодная к делу.
Стиснув зубы, он раскатал рукав вдоль бесчувственной руки до плеча, потом обвел правой рукой позади головы, скользя по воротнику большим и указательным пальцами, и просунул ее в другой рукав, так что хлопнула натянувшаяся ткань – ловко, словно он делал шаг в танце.
Вот такой вот секрет. Теперь Лео требовался особый секрет для всего, что было сложнее, чем открыть дверь.
Юранд просунул голову в палатку.
– Они пришли. Роялисты.
Лео поднял брови, запихивая полы рубашки за поясной ремень:
– Инспектор Тойфель нас всех сделала роялистами.
– Они разбивают лагерь на другой стороне долины. Если это можно назвать лагерем.
Юранд стащил со спинки складного стула генеральский мундир и шагнул к нему. Он не стал смущать Лео вопросом, нужна ли ему помощь. Как обычно, Юранд без слов знал, что от него требуется.
Лео позволил ему обращаться с собой, словно портному с манекеном. Или гробовщику с трупом. Возможно, самый важный из секретов, которым он научился, была способность поступиться своей гордостью и принять любую помощь, которую ему предлагали.
Юранд, нахмурившись, застегивал пуговицы на мундире Лео быстро и ловко, словно заправский камердинер.
– Их люди выглядят почти так же жалко, как и наши. Ну, почти… Ночью еще несколько человек дезертировали.
– Это не так уж и плохо, – пробурчал Лео. – Избавиться от всех, у кого есть сомнения… относительно нового руководства…
Юранд стоял так близко, что Лео чувствовал его запах. От него пахло кожей, мастикой, лошадьми и мылом. Он слышал его медленное дыхание. Видел каждую из его длинных ресниц, крошечное пятнышко на щеке, его сосредоточенно сжатые губы – но в уголке притаился тот незаметный изгиб, который появлялся там всегда, когда они были вместе, до того, как… все это случилось.
