– Я полагаю, здесь… совсем не подходящее место для…
– Какое место может быть более подходящим? – Савин щелкнула пальцами, и Фрида передала ей Арди. – Великая Перемена освободила всех нас!
Она приложила дочку к груди, и та немедленно принялась сосать, героическая малютка.
– Тем не менее, с тех пор, как она наступила, – продолжала Савин, – я слышала множество лекций на предмет ответственности, которую должна нести каждая гражданка. И из всех пунктов материнство всегда стояло на первом месте! Перед окнами этого здания находится изваяние высотой в несколько этажей – Природа, кормящая младенцев этого мира. Должна ли я пренебречь ее уроком? Должна ли я отказаться от ответственности, которую несу перед своими детьми, лишь потому, что на кону стоит моя собственная жизнь? Должна ли я отвергнуть принципы Великой Перемены – здесь, в самом ее сердце, в Народном Суде? Нет, гражданин Суорбрек, я отказываюсь это делать! Я буду кормить их до последнего вздоха!
Эта речь была встречена самыми настоящими аплодисментами. Жидкими, но аплодисментами! Возможно, она задела чувствительные струнки в душе присутствующих матерей. Судья, впрочем, быстро прекратила это несколькими ударами своей кувалды, бросая свирепые взгляды в направлении галерей.
– Кормите, сколько хотите, – прорычала она. – Нас здесь сегодня интересует ваша виновность. Продолжайте, мать вашу!
– Разумеется, гражданка Судья, разумеется. – Суорбрек порылся в своих бумагах (Савин не была бы удивлена, обнаружив, что на листках ничего не написано), пытаясь восстановить потерянный ритм. – Перейдем, э-э… в таком случае перейдем к конкретным обвинениям! Вы были ведущей фигурой и соосновательницей этого гнезда спекулянтов, так называемого «Солярного общества»!
– И я горжусь этим, – ответила Савин. – Солярное общество было светочем прогресса, имевшим целью принести благосостояние всем людям.
– Слушайте, слушайте, – донесся до нее голос Карнсбика со скамей сзади. Это было сказано негромко, но достаточно громко, чтобы его услышали.
– Вы, в заговоре с другими такими же спекулянтами, наживались за счет простого народа! – взвизгнул Суорбрек.
– Я, в партнерстве с другими людьми, строила новое там, где прежде не было ничего.
– Воистину так, – услышала она на этот раз голос Корта, сидевшего среди представителей.
– Вы много лет плели заговоры против Союза вместе с иностранными агентами! – голос Суорбрека, сорвавшись, дал петуха, и ему пришлось прочистить горло. – С дикарями-северянами и дегенератами-стирийцами! Вы в собственном доме укрывали гуркских шпионов!
– Я вела дела по всему Земному Кругу и завязывала дружеские отношения везде, где это было возможно. Единственный «заговор», о котором может идти речь, – это моя поддержка людей с чистой совестью, собравшихся, чтобы низвергнуть косное, отжившее свой век правительство Союза.
– Верно! – выкрикнул Ишер, на которого всегда можно было положиться, если речь шла о защите его собственных интересов.
С галерей уже слышался устойчивый гул голосов. Суорбрек промокнул платком капли пота, проступившие на его сальном лбу.
– На ваших фабриках и мануфактурах эксплуатировался труд рабочих, они получали увечья, были практически рабами на службе вашей ненасытной алчности!
– Рабочим предоставлялись рабочие места, честная заработная плата и шанс улучшить свое положение. Никто никого ни к чему не принуждал.
Она запрятала грудь обратно в корсет и вытащила другую. Суорбрек неловко кашлянул, уставясь в свои записки. Савин приложила Арди ко второй груди – девчонка могла бы преспокойно кормиться во время землетрясения!
– Вы принимали участие в ростовщических операциях особо крупных размеров! Выжимали вопиющую плату из отчаявшихся арендаторов! Жили как императрица, в то время как ваши жильцы гнездились в грязи! Вы, в сговоре с банкирским домом «Валинт и Балк»…
– Ничего подобного! – рявкнула она. – Я никогда не брала денег у Валинта и Балка! Ни единой марки. Ни единого гроша! Достоверность предоставляемых сведений должна играть первостепенную роль при рассмотрении судебного дела, вам так не кажется?
Суорбрек был сбит с толку. Ему явно еще ни разу не приходилось иметь дело с ответчиком, имевшем реальный шанс защитить себя. Он сощурился на солнце и был вынужден неловко прикрыть глаза от света стопкой своих бумаг.
– Но… допустим… но как вы это докажете?
– У меня нет вашего юридического опыта, гражданин Суорбрек, но как мне всегда казалось, бремя доказательства должно ложиться на сторону обвинения.
С галереи для публики послышались смешки. Она передвинула Арди, поудобнее устраивая ее возле груди.
– Впрочем, я могла бы с легкостью предоставить вам необходимые доказательства… – она знала, что должна сохранять спокойствие, но не могла скрыть нотки презрения в своем голосе, – если бы вы не засадили моего бухгалтера в тюрьму по обвинению в том, что она колдунья.
* * *
На этот раз смех был гораздо громче.
– Эта сука выставляет нас всех дураками, – прорычал Сарлби. – Еще эти ее сиськи… Я не понимаю, она подкупила этих ублюдков или что?
Броуд не был бы удивлен, если бы и подкупила. Он предупреждал Судью, что это ошибка – дать Савин возможность высказаться. Но та была настроена дать большое представление. Унизить Савин, а не просто наказать. Пока что из этого ничего не получалось.
Впрочем, его-то больше всего заботило письмо. Тяжелое, оно было зажато в его потной руке. Словно квадрат раскаленного железа.
Он не мог перестать думать о Лидди и Май. Обо всем том, что он сделал с тех пор, как они виделись в последний раз. О том, как они посмотрели бы на него сейчас… Разочарование и откровенный ужас на их лицах… Он даже не был пьян; фляжка, нетронутая, лежала в его кармане, но в голове все равно кружилось.
Суорбрека уже освистывали. В самом прямом смысле, как в старых театрах, когда пьеса начинала надоедать публике. Сжигатели выглядели обеспокоенными. Баннерман стоял возле скамьи подсудимых со сложенными на груди руками, хмуро и тревожно поглядывая в сторону галерей.
Броуд развернул письмо. Он уже почти не помнил, как выглядит почерк Май. Да и вообще, из него был никудышный читатель, даже со стекляшками. Перед глазами все плыло. Народный Суд куда-то делся. Нервное болботание Суорбрека, задающего вопросы, холодные и резкие ответы Савин, брюзжание Сарлби и растущий гомон публичных галерей – все исчезло.
Читая письмо, он слышал только голос Лидди. Голос Лидди и голос Май.
Гуннар. Отец.
Люди говорят, что ты попал в беду. Говорят, ты потерял себя. Нам тебя не хватает. Каждый день мы вспоминаем о тебе.
Мы знаем, кто ты. Наш муж и отец. Добрый человек. Тебе нужно просто это вспомнить.
Каждый день мы надеемся, что скоро тебя увидим.
