– Понадобится нечто большее, чем сборище говнюков, возложивших корону на младенца, чтобы переменить мое мнение на этот предмет.
– И мое, – вставила Хильди, перебираясь к краю люка в трюм и спуская вниз ноги.
– Что бы я без вас делал? – Орсо устремил взгляд на покрытые разноцветными пятнами стены складских помещений и мануфактур, проплывающих мимо. – Я надеюсь, что Горсту удалось выбраться.
– Он на это не рассчитывал, – сказал Танни.
– Что?!
– Все, что он планировал – это задержать Брока и его ублюдков на достаточное время, чтобы дать вам скрыться.
– О чем ты говоришь?
– Я говорю, что он надеялся отдать свою жизнь за вашу, и, учитывая его умение владеть мечом, скорее всего, ему это удалось.
Орсо уставился перед собой.
– Я ничего не сделал, чтобы заслужить такую верность…
– Порой верность заменяет собой что-то другое, – проговорил Танни, устремив вгзляд далеко за горизонт. – Сдается мне, он всегда хотел уйти подобным образом.
– К тому же, возможно, вы далеко не такой плохой человек, как вам кажется, – добавила Хильди, спрыгивая вниз к Орсо с куском промасленного брезента и натягивая его ему на голову на манер вонючего капюшона. – В любом случае вам надо держаться подальше от чужих глаз. Вы можете почтить его жертву, позаботившись о том, чтобы она не пропала впустую.
– Когда это ты успела стать такой глубокомысленной, черт возьми? – растерянно спросил Орсо.
– О, я всегда была фонтаном мудрости! – Девушка запрыгнула обратно на крышу баржи, заправляя внутрь фуражки выбившуюся золотистую прядь. – Просто вы были слишком поглощены собой, чтобы это заметить.
– Да, это на меня похоже, – пробормотал Орсо.
Танни вытащил потертую походную фляжку и отхлебнул.
– Итак, куда теперь?
Орсо не ожидал, что ему удастся выбраться из Агрионта. Во всяком случае, живым. Теперь он начинал видеть, что побегом его проблемы, возможно, далеко не закончатся – фактически, что они сейчас, возможно, только начинаются. По всей видимости, ему нужно было найти какое-то место, где он сможет отсидеться. Восстановить силы, собрать сторонников. Начать строить планы по возвращению себе трона. Ведь именно этим должны заниматься низложенные короли, не так ли? Даже если они никогда и не хотели на него садиться? Даже если они сеют вокруг себя несчастья – для себя самих, для своих подданных, для всех, кто пытается помогать…
Орсо натянул на лицо свой брезентовый капюшон и зарылся спиной поглубже в уголь. Интересно, что станет с миром, если попросту… все отпустить? Сложить руки, и пускай Молодой Лев забирает себе все! Найти какой-нибудь неприметный уголок, где он сможет жить в безвестности, не причиняя никому вреда. Больше никаких сражений, никаких смертей в его имя. Никакой сокрушительной ответственности…
На его лице начала появляться улыбка.
– Ты знаешь, я думаю…
– Что там такое? – перебил Танни, глядя на Хильди.
Девушка встала, чтобы лучше видеть.
– Впереди лодки, – пробормотала она с предостерегающей ноткой в голосе.
– И что? Мы ведь на канале.
– Они не двигаются.
Орсо выглянул с носа баржи, ощущая знакомое падающее чувство в животе. Впереди сквозь мглу фабричных дымов виднелась стена Казамира. Суда и баржи выстроились цепочкой, лошади бездельничали на берегу. Что там за люди возле черного отверстия туннеля? В темных мундирах, по обе стороны канала? Копошащиеся, словно муравьи, на переднем судне?
Конюх уже остановил их лошадь, один из лодочников спрыгнул на берег с веревкой, накинул ее на вбитый в землю кол и натянул, сильно откинувшись назад. Веревка заскрипела, и баржа остановилась.
– В чем дело? – окликнул Танни перепачканного углем старика на барже впереди них.
– Обыскивают все суда, выходящие из города.
– И чего ищут?
– Будь я проклят, если знаю. – Старик сплюнул через борт в воду. – Гребаные инглийцы, они еще хуже, чем гребаные сжигатели.
– И гораздо организованнее.
Танни спрыгнул с баржи на прибрежную тропу и протянул руку, чтобы помочь Орсо перебраться.
– Нам пора.
– Вот как? Ты сомневаешься, что я смогу сойти за простого речного жителя?
Танни и Хильди смерили его выразительными взглядами. Лодочники, если на то пошло, тоже смотрели в их сторону. А также люди на соседних баржах – и в их глазах было гораздо меньше дружелюбия, чем прежде. Орсо подумал, на какую награду кто-нибудь из них сможет рассчитывать за то, что его выдаст.
– Нет, – признал он, неловко перебираясь через борт. – Пожалуй, это маловероятно.
В кои-то веки он был рад пелене смога. Они двинулись прочь от канала; в сумраке звук их шагов звучал приглушенно. Танни покачал головой:
– Брок укрепляет свою власть над городом.
– У каждых ворот стояло по две дюжины инглийцев еще до того, как вы сбежали, – сказала Хильди, оглядываясь через плечо и ускоряя шаг. – Теперь их будет еще больше.
Орсо натянул на себя вонючий брезент, зарываясь в глубь импровизированного капюшона.
– М-да, кажется, я несколько поторопился строить планы своего ухода на покой.
Ничего хорошего
Солнце только что взошло, когда Броуд закончил последние приготовления. Передвинул тарелки на сушилке – Лидди всегда восхищалась такими тарелками. Поправил цветы в вазе. Единственное, что он знал о цветах, – это что они появляются весной и что Май их любит. Потом он снял свои стекляшки, протер их и насадил обратно на переносицу и встал, хмуро глядя вокруг.
После того, как он почти год провел без семьи – черный год, когда он с каждым днем все больше и больше тонул в крови, – можно было бы подумать, что ему будет не терпеться увидеть своих любимых людей, что он будет ждать стука в дверь с такой широкой улыбкой, что могут треснуть щеки. Однако Броуд стоял неподвижно, словно приговоренный, ожидающий, когда его поведут к виселице, и улыбался примерно столько же. Было время, когда он не боялся ничего. Теперь он не знал ничего, кроме страха. Он даже толком не знал, чего боится. Самого себя, может быть.
Проклятье, как хотелось выпить! Самую малость. Один глоточек. Просто чтоб немного сгладить острые углы мира вокруг. Рассеять воспоминания о сделанном… Но он обещал – никаких проблем. А для него проблемы скрывались на донышке каждой бутылки.
Когда он посмотрел на дверь, по которой двигались пятнистые тени от залитых солнцем, колышущихся под ветерком деревьев за окном, у него возникло странное желание – выйти и больше не возвращаться. Появилась странная мысль – что он здесь больше не свой, среди этого тепла и безопасности. После всего, что он видел. После всего, что сделал. Что, если любой, кто окажется здесь рядом с ним, тоже никогда не будет свободен от этого?
