– А с этими что? Повесить? – спросил Сарлби.
– Повесить? Нет. Что о нас подумают люди? – Судья плюхнулась в кресло Ризинау и смахнула со стола на пол несколько бумаг, освобождая место. – Светлое будущее наконец настало! – Она взгромоздила на полированную столешницу босую ногу и положила вторую сверху, обратив к публике серые от грязи подметки. – Совсем не годится начинать его с повешения, верно?
Броуд резко вдохнул. Только сейчас он понял, что все это время задерживал дыхание. Милосердие – последнее, чего он мог ожидать от Судьи.
– Нет, этих мудаков надо убить как-то поинтереснее, – продолжала она. – Нам нужно что-то более зрелищное. У кого-нибудь есть идеи?
Так, значит, это было не милосердие. Ровно наоборот. Воцарилось хрупкое молчание. Представители глядели друг на друга, на Ризинау и его приспешников, закованных в цепи, на вооруженных сжигателей. Никто не хотел выделяться из толпы.
Наконец Рамнард прочистил горло.
– Я полагаю… всегда можно отрубить им головы?
И вот те же самые ублюдки, которые еще сегодня утром соревновались за внимание Ризинау, принялись соревноваться, кто выдумает для него наиболее лютую смерть.
– Мне показалось, что машина для повешений Карнсбика – отличное усовершенствование…
– Скучно! – протянула Судья.
– Повесить и выпотрошить?
– Методы старого режима, – насмешливо откликнулась Судья.
– На Севере, как я слышал, преступников иногда забивают камнями.
– Хм, – хмыкнула Судья.
– Сварить заживо?
– Посадить на кол?
– Привязать к пушке?
– Позвольте мне! – Суорбрек поднялся с места, его глаза горели от едва сдерживаемого возбуждения. – Ситуация требует от нас чего-то незабываемого. Чего-то, что послужит одновременно уроком и предостережением. Что-то, что будет отражать совершенное преступление.
Судья сощурила глаза:
– Ну-ка, ну-ка.
– Могу ли я предложить, чтобы те, что так низко пали, поступившись принципами Великой Перемены… так сказать, продемонстрировали свое падение? На глазах у граждан, ожидания которых они обманули. Может быть, с верхушки Цепной башни?..
По залу пробежала волна бормотания. Страх? Восхищение? Возбуждение? Все это вместе?
– Во имя Судеб… – прошептал Бринт. Один из сжигателей надел наручник на запястье единственной руки генерала, но так и не смог сообразить, что ему делать со вторым.
– Ха! – Судья запрокинула голову назад, устремив взгляд к позолоченному куполу и почесывая покрытую струпьями шею тыльными сторонами обломанных ногтей. По ее лицу начала медленно расплываться улыбка. – Примите мою благодарность, гражданин Суорбрек, и благодарность своего народа.
Она дернула головой в направлении двери:
– Отведите их на вершину Цепной башни. И спихните их оттуда.
У одного из арестованных вырвался судорожный всхлип. Еще один обмяк, привалившись к Высокому столу.
– Что, без суда?
Это сказал король, и он больше не смеялся. Он нервно сглотнул, дернув кадыком. Судья ответила с широкой ухмылкой:
– Суд состоится, пока они будут лететь. А земля вынесет приговор! Броуд, ты ступай с ними. Проследи, чтобы они все прыгнули. Сарлби!
– Судья?
– Проследи за тем, чтобы он проследил как следует.
Броуд сдвинул стекляшки, чтобы потереть переносицу, затем снова подвинул их на место и принялся закатывать рукава. Медленно. Аккуратно. В конце концов, это помогает – соблюдать привычный порядок действий. Потом он спокойно принялся за дело, так, словно это была самая обыкновенная задача. Или, может быть, за дело принялось его тело, а самому ему не было нужды в этом участвовать. Они выстроили дюжину пленников цепочкой позади стола: Бринт в начале, Ризинау в конце, сжигатели с обнаженным оружием по бокам. Затем несчастные поплелись по выложенному плиткой полу к проходу и дальше вверх, по ступеням, между притихших скамей. Люди смотрели на них в полном молчании.
– Итак, перво-наперво я хочу вам сообщить вот что, – сказала Судья, пока Броуд оцепенело выходил из Круга общин следом за пленниками. – Здесь теперь не столько Ассамблея, сколько зал суда. И в нем мы устроим чистку Союза от его врагов!
Двери с грохотом захлопнулись.
…Снаружи было холодно, но лицо Броуда пылало. С той стороны площади Маршалов – или площади Равенства, или площади Убийств, или как там ее теперь называли – за ними всю дорогу следили любопытные глаза. Броуд прищурился под порывом холодного ветра, взметнувшего бурые листья над каменными плитами.
– Вы не можете так поступить! – булькал Ризинау. – Просто не можете…
– Закрой рот, жирдяй, – сказал ему Сарлби.
– Вы все будете наказаны…
Сарлби дал ему пощечину, и еще одну, и еще. Он шлепал его, пока лицо председателя не покраснело.
– Ты все уяснил?
Ризинау выдул из носа кровавый пузырь. Его дыхание было учащенным, глаза немного скошены.
– Да, – пискнул он.
Броуд шагнул в арку – и впереди открылась Цепная башня, стройная, словно дамский пальчик; белый камень, покрытый потеками сажи. Говорят, она повалилась в тот день, когда Байяз разгромил едоков, и он выстроил ее заново, еще выше прежнего.
При виде башни одной женщине в начале цепочки, по-видимому, стало дурно: она внезапно осела на землю, ее юбка вздулась колоколом. Броуд подхватил ее под руку, поднял – твердо, но не грубо (в конце концов, немного уважения ничего не стоит) – и поставил обратно в строй.
Башня все ближе и ближе… Броуд словно бы вышел за пределы собственного тела. Он не мог ничего изменить. Если он откажется, кто-нибудь сделает это за него, и тогда он полетит с башни вместе с остальными и никогда не вернется домой, к Лидди и Май.
– Капитан Броуд, – прошипел Бринт уголком рта. – Вы должны прекратить это сейчас же! У вас еще есть шанс это прекратить.
Броуд не ответил. Он не был уверен, что может говорить.
Один из пленников плакал. Другой при входе в башню в отчаянии попытался уцепиться за дверной проем, прижавшись лицом к камню.
– Нет! Нет! Нет!..
Один из сжигателей ударил его дубинкой по голове, и тот упал без чувств, забрызгав порог кровью из разбитого черепа.
– Вот это была отличная мысль, – сказал Сарлби, уперев руки в бедра.
– Не мог же я просто оставить его там! – оправдывался сжигатель, несколько смущенный.
– Ну так дал бы ему пинка! Теперь нам придется тащить этого ублюдка на себе… Точнее, тебе придется.
– Дерьмо, – буркнул тот и наклонился, чтобы взвалить человека себе на плечо.
