Он провел Клевера мимо длинного очага к высокому креслу, стоявшему возле его дальнего конца, оставив за спиной лязг стали и возгласы воинов.
– Это был замок моего отца. До того, как он занял Карлеон. Здесь родилась его мечта об объединенном Севере.
– Я слышал, что при этом пролилось много крови, как это обычно бывает при родах, – заметил Клевер.
– В те дни ничего нельзя было сделать, не пролив много крови.
– А сейчас разве иначе?
Кальдер небрежным движением плеч признал его правоту и упал в кресло, в котором, очевидно, некогда сиживал Бетод.
– Ты хочешь эля, Клевер?
– От эля я никогда не отказывался.
Он перебросил ногу через скамью, кинул шапку на сиденье в качестве подушки и уселся поближе к очагу, глядя, как девушка наливает для него эль в кружку.
– Должен сказать, я боялся, что не встречу у тебя такого теплого приема.
– Мы с тобой всегда ладили, разве не так?
– Верно. – Клевер оглядел окружавшие его суровые лица. Твердые руки поблизости от острых клинков. Решив, что если бы Кальдер хотел видеть его мертвым, то не стал бы тратить яд, он отхлебнул из кружки. – Но все же я ведь пошел против тебя и твоего сына.
Кому-то показалось бы безумием поднимать этот вопрос, но Клевер рассудил, что лучше уж покончить с ним сейчас, чем ждать, пока он вцепится тебе в задницу позднее.
Кальдер сузил глаза.
– Я предположил, что ты пришел ко мне, чтобы рассказать, как ты жалеешь о своем поступке.
Попытка лгать Черному Кальдеру ни к чему бы его не привела. Правда, возможно, тоже, но шансы нравились ему больше.
– О том, что пошел против тебя, я действительно жалею. О том, что пошел против твоего сына, – нет.
– Хочешь сказать, что он это заслужил?
– Заслужил? Да он на это, можно сказать, напрашивался!
Кальдер отодвинулся к спинке кресла, вцепившись в подлокотники так, что на его худых руках выступили жилы.
– Я слышал, что Коул Трясучка его изувечил.
Клевер вытер пот со лба и помахал ладонью, пытаясь загнать немного воздуха за воротник. Во имя мертвых, ну и жара же здесь! Он был вдвойне рад, что не стал брать с собой плащ.
– Верно. А Гвоздь измочалил его как тряпку, а Хитрая Рикке держит его в клетке, которую он сам же и выковал для собственного развлечения. Нельзя сказать, что у нее нет чувства юмора.
Он бы не удивился вспышке ярости, но Кальдер всего лишь медленно кивнул, не сводя глаз с тлеющих углей.
– Может быть, он наконец выучил уроки, которые я никогда не мог собраться с духом ему преподать. Любовь порой бывает слабостью. Я виню в случившемся себя.
– Я тоже этим занимался долгие годы. – Клевер сделал еще один глоток из кружки. – Не помогло.
– Ха! – Кальдер поднял голову и улыбнулся ему, блеснув зубами в свете очага. – Ты все так же нравишься мне, Клевер. Я никогда не мог заставить себя доверять верным людям: не могу понять, что ими движет.
– Полностью согласен.
– Человек, который верен кому-то, может в один прекрасный день взять и решить, что он предпочитает быть верным кому-то другому. – Он покачал поднятым пальцем перед лицом Клевера. – Но человек, который верен только самому себе? Он никогда себя не предаст. Ты не прикидываешься кем-то, кем ты не являешься. В этом ты надежен.
– Я?
– Скажем так, ты надежен в своей ненадежности. Что придает интереса выбору тебя в качестве посланника.
– Рикке ничего такого не сказала прямо, но у меня было чувство, что она считает, что ты можешь не прислушаться к кому-то не столь гибкому. Фактически, что ты можешь прислать ей его голову в мешке.
– А твою, значит, не пришлю?
Клевер аккуратно почесал потную шею.
– Честно говоря, я сомневаюсь, что в данном случае ее сильно волнует исход.
– Она умна, не так ли?
– Это верно.
– Может быть, немного слишком умна для собственного блага.
– Может быть.
– Итак, в чем же заключается послание?
Клевер наклонился вперед. К Кальдеру. К теплу тлеющего очага.
– Она прислала меня с предложением. Поделить Север. Оставить его так, как он есть сейчас. Уфрис и Карлеон останутся у нее. Ты оставишь при себе то, что имеешь. И получишь обратно своего сына.
Кальдер смотрел на него в молчании, спокойном, как горное озеро. С другого конца очажной ямы доносились смех и хлопки, там продолжался поединок. Тлеющее бревно просело в очаге, раздался хруст, взвился сноп искр. Клевер поглядел вокруг: все те же суровые лица, твердые руки, острые клинки. Та же вечная угроза быстрого возвращения обратно в грязь. Он откашлялся.
– Ну так что?..
– По правде говоря, я устал, Клевер. – Кальдер с утомленным вздохом откинулся на спинку. – Куча народу вернулась в грязь. Мой отец, моя жена, мой брат… Множество друзей… Я устал, я одинок; я даже не помню, когда в последний раз смеялся. Может быть, на это она и рассчитывает. Безжалостность – удел молодых… – Он нахмурился, глядя в огонь, словно тот был средоточием разочарований. – Тех, кто не знает, к чему это приводит.
– То есть… ты согласен?
Взгляд Кальдера скользнул к лицу Клевера.
– Заключить сделку с этой тощей шавкой?
– То есть… ты не согласен?
– Я устал. Но я еще не мертв. – Кальдер встал. – Пойдем со мной.
Клевер осушил свою кружку, напялил обратно шапку и вслед за Черным Кальдером вышел из зала через заднюю дверь.
…За этим холмом была еще одна долина. В общем-то, так ведь обычно и бывает с холмами и долинами: они чередуются. Снег и здесь лежал на полях, на низких каменных стенах, на траве и кустах по склонам, на крышах хижин и сараев. Однако в этой долине люди не сидели разрозненными кучками – они тут кишели. Палатки стояли впритык до самого низа, вплоть до полузамерзшего ручья на дне долины, и дальше до верха противоположного склона. Костры и факелы горели в ночном небе, словно созвездия. Клевер слышал смех и обрывки песен, и непрерывный лязг молотов из множества кузниц, из труб которых поднимались тонкие струйки дыма, растворяясь в розовом закате.
– Клянусь гребаными мертвыми, – прошептал Клевер, словно ударенный по лицу одновременно холодом и этим зрелищем.
– А ты подумал, что ошметки с той стороны – это все, что я смог набрать? – спросил Кальдер. – Мерзкий характер моего сына, может быть, и ущемил чьи-то чувства, но у меня еще остались друзья. И на юге, возле Олленсанда, и в Высоких Долинах, ближе к Йоузу. Многие до сих пор не успели вернуться после этой гребаной катастрофы в Миддерланде.
Он указал на вершину гребня впереди, где огни горели ярче всего, и где, насколько мог разглядеть Клевер, в холодном сумраке торчали вверх какие-то разлохмаченные штандарты.
