– Граждане! Гражданки! Я отказался от приставки «дан» в своем имени. С радостью, на этом самом месте! Я отказался от лорд-губернаторства, принадлежавшего мне по праву рождения. Поскольку я верю в то, что мы здесь делаем! Потому что я верю в Великую Перемену!
Он замахал рукой, утихомиривая крики поддержки со стороны тех представителей, которых сам же и убедил кричать в свою поддержку.
– И тем не менее! Никуда не деться от того факта, что я принадлежу к знатному роду. А Народную Армию должен вести человек из народа. – (Такой, каким был сержант Белл, когда они застегнули на нем плохо сидящий генеральский мундир Бринта и отправили его, вооруженного сборником статей, проигрывать битву с роялистами.) – С сожалением я признаю, что не могу принять эту честь!
Король Орсо снова громко фыркнул, но звук тотчас потонул в аплодисментах самоотверженности Молодого Льва и его готовности жертвовать собой. Возможно, ему удалось убедить кое-кого из тех, кто сомневался прежде. Даже Судья проводила его прохладным кивком, когда он снова упал на скамью.
– Так ты что, отказался? – шепотом спросил Гловард.
– Лучше отказаться самому, прежде, чем они откажутся предлагать, – пробормотал Юранд сквозь плотно сжатые губы, оценивая реакцию публики на галереях. – Теперь никто не помешает нам вернуться к этому позднее.
– Нам нужен патриот! – вопил кто-то.
– Хватит с нас гребаных генералов! Хватит с нас гребаных экспертов!
– Нам нужен тот, кто действительно верит!
Лео поправил свою бесполезную руку за отворотом мундира. Вера не способна остановить пушечное ядро. Он мог бы рассказать им об этом.
Благотворительность
Снег тяжелым покрывалом ложился на трущобы. Его струйки и завитки, грязные от фабричного дыма, серыми потоками заметало в углы окон, в дверные проемы, в переулки.
Лозунги сжигателей виднелись повсюду, намалеванные поперек домов красной краской: «ВСЕ РАВНЫ», «СМЕРТЬ РОЯЛИСТАМ!», «ВСЁ – В ЖЕРТВУ!». Свирепая ненависть Суорбрека и ему подобных к миру и всему, что в нем содержится, распространилась, словно зараза, из книг – в новостные листки и памфлеты. Теперь эти дурно отпечатанные обрывки истерик виднелись повсюду, прямо на закопченных стенах; сегодняшние обвинительные тирады против тех, кто тащит Союз обратно в прошлое, наклеенные поверх вчерашних. Рваная бумага трепетала на ветру.
По промерзшей улице проплыл обрывок песни. Прошел пошатывающийся человек, на ходу прикладываясь к бутылке. В верхнем окне кто-то взвизгнул от смеха, и Савин вздрогнула. Смеяться в Адуе в эти дни казалось чем-то глубоко неуместным. Словно ты смеешься на похоронах. Или на казни.
– Надеюсь, у вас все хорошо, гражданин Валлимир.
– Я жив, гражданка Брок, и моя жена жива, что после событий, которые нам пришлось перенести в Вальбеке, я считаю значительным везением.
– А в остальных отношениях? – Она могла видеть это с одного взгляда. Валлимир всегда был худощав, но сейчас он выглядел настоящим скелетом, закутанным в драную одежду, впрочем, тщательно заштопанную. – Я до сих пор с теплотой вспоминаю то желе, что подавали в вашем Вальбекском доме.
Валлимир хмыкнул.
– Ну, желе у нас давненько не бывало. Мне на какое-то время удалось устроиться бригадиром на текстильную фабрику, но после Великой Перемены… цены на уголь… одним словом, фабрика закрылась. Жена зарабатывает стиркой. Я вырезаю игрушки. Солдатики всегда пользуются спросом… если на них нет роялистской символики, – наклонившись ближе, вполголоса добавил он.
– Да, времена сейчас трудные для всех.
Повсюду виднелись уличные торговцы, пытавшиеся наскрести несколько монет продажей спичек, лент, яблок, ботиночных шнурков. Были здесь и бродяги, демонстрировавшие свои раны, свои болезни, свое убожество, зная, что, несмотря на собственную нищету, здешний народ более щедр, чем в более богатых районах города. Здесь люди понимали, что значит не иметь ничего. Большинство из них и сами находились на расстоянии одной получки от этого состояния.
Проститутки дрожали на углу в тех же самых туфлях на высоких каблуках и юбках с прорезями, которые носили, когда на троне сидел король Джезаль. Великая Перемена не переменила для них ничего. Зима стояла студеная, и от женщин требовалась немалая храбрость, чтобы продемонстрировать голую ногу, но они делали все возможное. Бледная, покрытая пупырышками кожа, заостренные лица, красные и обветрившиеся на морозе, вырывающееся клубами дыхание, когда они бросали свои безнадежные подбадривающие выкрики в безучастную стужу вокруг.
Затем были еще воры и грабители, кружившие вокруг любого, кто выглядел похожим на человека, у которого может заваляться монетка. Было время, когда Савин полагалась на имя своего отца, защищавшее ее на этих улицах. Теперь она не выходила из дома без Гаруна и нескольких хорошо вооруженных людей.
– Вы знаете, что я с высочайшим уважением отношусь к вам как к деловой женщине. – Валлимир откашлялся. В его голосе слышалось болезненное похрипывание. – Но связи в высоких кругах в эти дни не самая безопасная вещь. Могу ли я спросить, почему вы за мной послали?
– В Вальбеке вы помогали мне делать деньги. Теперь… я хотела бы, чтобы вы помогли мне их раздать.
Они добрались до хвоста очереди. Десятки оборванных фигур толпились вдоль одной стороны улицы, похожие на бесформенные свертки рваной одежды, одеял, тряпок. Они топали по снегу, чтобы сохранить тепло, обнимали себя, обнимали друг друга. Дальше впереди кто-то пиликал на скрипке, какая-то женщина танцевала. Танцевала хорошо. Дети осыпали друг друга снежками. Вот они задели прохожего; послышались смех, хлопки. Чувство веселья, столь редкое нынче в городе.
– За чем они стоят?
Савин вздохнула. Она испытывала некоторое смущение, произнося это:
– За моей благотворительной помощью, гражданин Валлимир. – Она указала в сторону торчавшей над крышами жестяной трубы. Черный дым, клубясь, вздымался вверх, в то время как вниз, кружась, слетали бледные хлопья. – Я теперь владею шестью пекарнями в этом районе, мои агенты прочесывают Миддерланд в поисках муки. Суп мы делаем из всего, что удается найти. Нитки покупаются в Вальбеке, а одеяла ткут здесь неподалеку, на этой же улице. Уголь поступает из моих рудников в Инглии благодаря нашему соглашению с леди-губернаторшей Финри. Я использовала канал, которым владею в доле с Диетамом Кортом, для перевозки товаров, но сейчас он замерз.
Все в городе замерзло. Вода в фонтанах. Река вокруг стоящих у пристани судов. Фестоны льда свисали с ломаных водосточных труб. Говорят, в некоторых дешевых тавернах вино замерзало прямо в чашках.
– Когда я впервые сделала попытку раздать хлеб, это превратилось в бунт. Один фургон перевернули. Люди дрались в грязи из-за крошек. Тех, кому удалось унести то, что я им дала, грабили на соседних улицах. Я наблюдала за всем этим безобразием, прижавшись к дверному проему, в то время как братья моей компаньонки прикрывали меня своими телами.
