Из-за двери послышался громкий вопль, и оба замерли. Савин упала обратно на подушки.
– Черт…
– Пусть кричат, – прошипел Лео.
– Нет.
Она выбралась из-под него, заставив его охнуть, выскользнула из кровати и встала на холодный пол.
– Ты вовсе не должна во всем им подчиняться.
Но после всех бед, которые она причинила, материнство было для нее шансом хоть в чем-то поступить правильно. Она натянула ночную сорочку.
– Мы все кому-нибудь подчиняемся, Лео.
Она прошла через гостиную, тускло освещенную сиянием угасающих углей, и вошла в детскую. Их можно было различить по голосам: крики Арди звучали как разбойничьи требования, в то время как хныканье Гарода было мольбой о помощи. Всего три месяца – и уже такие разные! Арди кормилась целеустремленно, и когда она засыпала, ничто не могло ее разбудить. Гарод тыкался и возился возле соска, а потом вскидывался при малейшем звуке.
Савин взяла из люльки младенца, сотрясающегося от собственного плача. Прижала к груди, отчаянно пытаясь его утихомирить. Она прикрыла дверь и подошла, чтобы сесть в одно из кресел возле камина – то, на спинку которого была накинута шаль, все еще сохранившая запах ее матери…
Она застыла на месте с полузадушенным возгласом.
В кресле уже кто-то сидел. Кто-то в черном мундире Народного инспектората. Свет очага очерчивал выступающие кости и черные провалы хмурого лица Вик дан Тойфель.
– В чем дело? Меня обвиняют? – спросила Савин.
Удивительно, насколько спокойно звучал ее голос. Возможно, в этом было что-то вроде облегчения – знать, что ей больше не нужно беспокоиться о том, когда это произойдет.
– Пока еще нет, – отозвалась Тойфель. – Но мы обе знаем, что это лишь вопрос времени. Судья вас ненавидит.
Теперь, когда Савин удалось совладать со своим бешено грохочущим сердцем, она была полна решимости не выказывать ни малейших признаков смятения. Она опустилась во второе кресло и распахнула сорочку, словно ее грудь была секретным оружием, которое пришло время расчехлить. Гарод принялся извиваться, отчаянно ища ротиком сосок везде, кроме того места, где он был. Наконец Савин удалось пристроить младенца, и она откинулась на спинку кресла, хмуря брови.
– Судья ненавидит всех.
– О да, но у нее есть фавориты.
– Если все, с чем вы пришли, – это угрозы, мы можем рассмотреть их в рабочее время.
– Я пришла также с предложением. Для вас и вашего мужа.
– Предложение, которое вы предпочли бы сделать тайком?
– Я не из тех, кто привык входить через парадный вход.
– Это верно. По моему опыту, вы все делаете исподтишка.
– В то время как «Любимица трущоб» никогда не пыталась баловаться враньем?
Молчание затягивалось. Они внимательно наблюдали друг за другом, как тогда, давным-давно, когда ехали в одном экипаже, направляясь в Вальбек.
– Пожалуй, тут вы меня поддели, – наконец признала Савин.
Проблема с Тойфель заключалась не столько в том, что та была лгуньей, сколько в том, что она постоянно оказывалась лучшей лгуньей, чем Савин.
– Вы не знаете, где мой отец? – неожиданно для себя спросила она.
– Нет. Хотела бы я это знать.
– Он даже не видел своих внуков. – Смехотворно сентиментальное замечание, учитывая, что речь шла о профессиональном палаче. Она почти ожидала, что Тойфель расхохочется, но та лишь задумчиво сузила глаза. Савин опустила взгляд на Гарода. – Мне кажется, я единственная, кому его не хватает.
– Ну, насчет этого не знаю. Время его правления понемногу начинает казаться золотым веком. Где ваш муж? Вы нужны мне оба.
– Думаю, он скоро к нам присоединится…
Дверь с грохотом распахнулась, и Лео шагнул в комнату, громыхнув железной ногой. Он подпирал плечом парализованной руки дверной косяк, держа в другой обнаженный меч – абсолютно голый и все еще наполовину возбужденный.
Тойфель взглянула на него, не впечатленная ни одним из обнаженных орудий.
– Осторожно, вы можете выбить кому-нибудь глаз этой штукой.
Лео опустил меч.
– Если вы врываетесь к людям в дома, не жалуйтесь, если увидите что-то не по своему вкусу.
– Почему же, я очень рада, что хоть кто-то в этом городе еще развлекается.
Под взглядом Тойфель он подковылял к кушетке, швырнул меч на пол и упал на подушки. Морщась, открутил железную ногу и откинулся на спинку, вытянув культю. Когда он был превосходным образчиком мужественности, то всегда был до странного скромным. Теперь он любил выставлять свои многочисленные шрамы напоказ и смотреть на реакцию людей. Впрочем, как было легко угадать, инспектор осталась бесстрастной.
– Я благодарен вам за ваш визит, – сказал Лео, – но, зная, насколько вы цените искренность, хотел бы сразу сказать, что не питаю к вам доверия.
– Отлично. Взаимная подозрительность – лучшее основание для альянса. Каждый знает, где он стоит.
Лео нахмурился.
– Альянса?
– Простите за напоминание, – вмешалась Савин, – но в последний раз, когда вы пришли к нам с предложением помощи, это обернулось для нас довольно плачевно.
– В тот раз вы собирались предать короля Орсо.
– А сейчас?
– Сейчас я надеюсь, что вы поможете мне посадить его обратно на трон.
Последовала пауза, которую в полной мере можно было назвать многозначительной. Савин потратила ее, вспоминая старый Союз, свою прежнюю жизнь, свое прежнее «я». Впрочем, она изо всех сил постаралась скрыть охватившую ее ностальгию.
– Я почему-то сомневаюсь… что Судья попросту отдаст нам власть.
– Нет. – Вик наклонилась вперед. Свет камина ярко освещал одну сторону ее лица, другая тонула в тени. – Нам придется взять ее силой.
Савин крепче прижала к себе Гарода. Снова кровь. Снова смерти… Она взглянула на Лео: в его глазах не было ни тени сомнения. Скорее, наоборот.
– Что мы от этого получим? – спросил он.
– Четыре места в Закрытом совете, когда он соберется снова.
Савин не смогла удержаться от тихого возгласа. Некогда четыре места означали бы ослепительный выигрыш. Архилектор Сульт и верховный судья Маровия в былые дни сгубили сотни жизней лишь за одно.
– Что, если я хочу больше? – спросил Лео.
– Я пришла не затем, чтобы торговаться. Четыре места – все, что у меня есть, и это то, что я предлагаю. Это честно.
– С моей точки зрения, может быть другое мнение насчет того, что честно, а что нечестно. Учитывая, что я потерял.
– Вы всегда можете попросить добавки у Судьи.
