– Может быть, она меня и послушает, если я предложу ей взамен главного инспектора, которая затевает измену.
Угрозы Лео оказали на Тойфель не большее действие, чем его шрамы или его член.
– Валяйте. Но не удивляйтесь, если я скажу ей, что идея с самого начала была вашей, но вас обуяла жадность и вы захотели больше, чем я смогла вам предложить. Как вы оба знаете, я могу быть очень убедительной. Полагаю, в таком случае мы закончим все вместе на скамье подсудимых рядом с каким-нибудь портным или гравером и парочкой темнокожих иноземцев, обвиняемых в том, что они собирались заморозить реку.
Все это звучало удручающе вероятно.
– Что конкретно вы ожидаете от нас взамен? – спросила Савин. За четыре места это должно было быть немало.
– Мне потребуются ваши друзья в Инглии и ваши друзья в Открытом совете. – Она мгновение помедлила. – И Народная Армия.
– У меня ее нет! – отрезал Лео.
– Если вы постараетесь, то, как мне кажется, она у вас будет.
– А ваш вклад?
– Маршал Форест и его мятежники, организация роялистов внутри города, служебная информация о делах инспектората, стирийские контакты и стирийские деньги. Не говоря уже о благословении самого короля. И его прощении.
– Вы говорили с Орсо? – перебила Савин.
– Говорила, – ответила Тойфель, пристально взглянув на нее.
Савин поборола желание спросить, как у него дела.
– И он дал вам свое согласие?
– Да.
– И мы должны поверить вам на слово? – фыркнул Лео. – Простите меня, если…
Савин прервала его:
– Судью необходимо остановить. – Прошлой ночью ей приснилось, что она падает с огромной высоты. Она проснулась в холодном поту. – Любой ценой.
– Да уж, – Лео невесело хмыкнул, – с этим нельзя не согласиться.
– Четыре места в Закрытом совете – это честно. – После всего, что произошло, это было гораздо больше, чем то, на что они могли бы надеяться. – В обмен на инглийцев, бывших лордов из Открытого совета и Народную Армию.
Лео набрал в грудь воздуха и тяжело выдохнул, раздувая ноздри.
– Великие бури выбрасывают на берег странных попутчиков, как говорил Фаранс.
– Никогда бы не заподозрила вас в увлечении философией, – сказала Тойфель.
– В последнее время наверстываю. Читаю классиков.
Инспектор коротко кивнула:
– Что ж, в таком случае у нас всех полно дел. Не провожайте.
Дверь за ней защелкнулась.
Гарод наконец отвалился от груди; его головка запрокинулась, ротик приоткрылся, по подбородку стекала струйка молока. Савин подняла его и отнесла в детскую. Закусив от сосредоточенности губу, осторожно уложила в люльку рядом с сестрой, вытащила из-под него руки.
Она посмотрела на спящих детей: Арди на боку, глаз с длинными ресницами закрыт, а рот, напротив, широко распахнут. Гарод на спине, крошечные ручки повернуты ладонями вверх, словно в жесте капитуляции. Такие маленькие… Такие восхитительные… Такие уязвимые… Она вспомнила то, что однажды сказал ей отец: быть родителем означает жить в страхе. В страхе за детей – и в страхе перед ними.
Очень-очень осторожно прикрыв за собой дверь детской и повернувшись, она обнаружила, что Лео наблюдает за ней.
– Итак, мы теперь в одной постели с королем Орсо, вот как?
Савин поморщилась. Неужели он не мог подобрать какое-нибудь другое выражение?
– Мы пользуемся случаем как-то прекратить этот кошмар. – И, возможно, возместить какую-то толику ущерба, который они принесли. – Судье нельзя доверять, Лео, ты и сам это знаешь.
– Кажется, я ей нравлюсь.
Савин скривилась еще больше. Возможно, он говорил это специально, чтобы ее позлить.
– До поры до времени. Ты умеешь нравиться людям. – (Если он этого хотел.) – Но после того, как она сбросит с Цепной башни всех, кого ненавидит, то примется за тех, кого любит. Такой уж она человек.
Лео нахмурился, глядя на свой обрубок, осторожно почесывая шрамы.
– Да, здесь, пожалуй, ты права.
– Как обычно.
– Но все же это большой риск.
– Если посмотреть, куда все катится, еще больший риск – не предпринимать ничего. Наши дни сочтены – всех, кто прежде был у власти. Даже тех, кто у власти сейчас. Мы все обречены.
Лео задрал голову, свысока глядя на нее:
– Но мы дрались против Орсо.
– Это уже в прошлом.
На его лице появилось жесткое выражение. Горькое, ревнивое.
– Ты все еще его любишь?
И снова ей захотелось залепить ему пощечину.
– Я никогда его не любила, – солгала Савин.
– Даже как брата?
На этот раз Савин едва не врезала ему кулаком. Она даже уже сжала пальцы, но заставила себя их разжать. Все равно удовлетворение не продлилось бы долго. К тому же она могла позволить ему сердиться – в конце концов, у нее-то все конечности были при себе.
Ее колено скользнуло вдоль его ноги.
– Что я могу сделать… чтобы ты мне поверил?
И она поставила второе колено на кушетку, так что оказалась на нем сверху.
Правой рукой она задрала сорочку, а левую протянула вниз, чувствуя на одном голом плече ночной холод, на другом – тепло от очага. Она не смотрела ему в глаза: не была уверена, что ей понравится то, что она в них увидит. Было время, и не так уж давно, когда Лео утверждал, что любит ее, и сама она, если постараться, почти могла убедить себя, что тоже его любит. Но нужно уметь брать лучшее от того, что у тебя есть.
Она взяла его руку, повела вдоль своего тела, вверх по груди. Она взяла его лицо в свои руки, принялась целовать, двигая бедрами вдоль его живота. Все было не так, как прежде, – но разве когда-то бывало иначе? Она протянула руку назад, нашла его член, принялась тереться о него, ища нужное место…
Крик из соседней комнаты прозвучал резко и настойчиво – на этот раз это была Арди. Мгновением позже к ней присоединился и Гарод – тоньше, жалобнее, слабее. Савин закрыла глаза и обмякла на кушетке.
– Черт…
Брать и держать
Она бы не поверила, если бы ей сказали это в момент, когда это происходило, но Рикке должна была признать: ей нравилось, когда на нее наезжали. У нее была куча практики, и это всегда выявляло в ней лучшие, упрямые черты. Рикке-Заноза – все любили эту девчонку. Быстрые мозги, острый язычок; даже когда все шансы против нее, это играет ей на руку.
И наоборот, у нее всегда начинались проблемы, когда люди принимались просить, пресмыкаться перед ней, умолять; это всегда делало ее слабой и нервозной. Склизкая Рикке – кому она вообще нужна?.. Проблема только в том, что, сидя на Скарлинговом троне, она гораздо чаще сталкивалась с упрашиваниями, чем с наездами.
