Рикке ужасно не хватало катышка чагги во рту, но Изерн не было, и катать их было некому, так что придется обойтись.
– Надо быть готовым рисковать, если хочешь выиграть. Черствый! Собирай всех людей, без которых мы можем обойтись.
Тот бросил озабоченный взгляд на Трясучку.
– Ладно.
Рикке подтащила его ближе к себе и понизила голос:
– Все, как мы обсуждали, Черствый. Ты ведь помнишь, что мы обсуждали?
– Помню, – отозвался он. – Можешь на меня положиться.
Рикке нахмурилась.
– Вот не люблю, когда люди говорят, что на них можно положиться. Сразу приходит на ум, что это запросто может оказаться не так. У моего отца было три боевых вождя: Красная Шляпа, Оксель и ты. Я вспоминаю их с нежностью. Ну, кроме Окселя, он был та еще задница. Но ты – последний, кто остался от тех времен. – Она протянула руку и аккуратно поправила на нем кольчугу. – Не хотелось бы, чтобы ты кончил так же, как они.
– Они оба были убиты на круге, – сказал Черствый.
Рикке со значением глянула на него исподлобья:
– Я знаю. Я ведь сама это и подстроила.
Повисла пауза. Черствый сглотнул.
– Да, я помню, что мы обсуждали.
– Вот и прекрасно! Тогда принимайся за дело, старый ублюдок! Я желаю видеть, как Гвоздя подвесят за его гребаные яйца!
– А разве они… я не знаю… не оторвутся?
– Я не имела в виду буквально. – Рикке поскребла в голове. – Хотя, пожалуй, если это произойдет, это будет даже в чем-то символично.
Во всяком случае, после этого наверняка никто не станет жаловаться, что она держит себя чересчур мягко.
Черствый устало кивнул, кликнул за собой воинов Уфриса, и они затопали к двери.
– Я думала, вы двое никогда не наговоритесь, – пробормотала Корлет.
– Чертовы старики, ты же знаешь, как с ними бывает. – Рикке положила руку на плотные плечи девушки. – Ты дала мне сегодня мудрый совет.
– Ну… просто это показалось правильным.
– Никогда не бойся высказывать то, что у тебя на уме. Теперь, когда Изерн больше нет, хороший совет мне не помешает. Да, честно сказать, и когда она была здесь, мне порой не хватало чего-то здравого в этом роде. «Сердце из камня», да «возлюбленные луны» и вся эта ее гребаная болтовня… Я хочу, чтобы ты держалась ко мне поближе.
Корлет моргнула.
– Конечно, вождь.
– Я знаю, это тяжело, когда на тебя вот так неожиданно падает ответственность; кому и знать, как не мне. Но твои плечи ведь вполне годятся для такого бремени, а? – И Рикке обхватила ее еще крепче, ведя к двери. – Забавная штука, как судьба сводит с нужными людьми… Однако, сдается мне, ты хочешь проведать свою бабушку. Сходи, убедись, что у нее хватает топлива для очага по такой погоде.
Впрочем, было уже далеко не настолько холодно, как прежде. С арки наверху капала талая вода.
– Ага, – отозвалась Корлет. – Так я и сделаю.
– И принеси мне чашечку этого ее супа, ладно? – крикнула Рикке ей вслед, глядя, как она пробирается через двор к воротам. Снег уже почти весь стаял, остались только островки слякоти по углам возле стен. – Лучший суп в Карлеоне, клянусь!
Рикке весело помахала ей – но потом, когда Корлет скрылась из виду и она опустила руку, ее улыбка угасла, плечи поникли, и беспокойство снова вцепилось ей в глотку.
– Клянусь мертвыми, – пробормотала она, – нелегкое это дело, быть вождем.
Трясучка подошел и встал рядом.
– Наверное, поэтому все и предупреждали тебя, что будет тяжело, – заметил он своим свистящим шепотом.
– Ну да, но у меня ведь привычка – не слушать того, чего я не хочу слышать.
– Да что ты говоришь?
– Нужно все время выглядеть так, будто ты знаешь правильную дорогу. – Рикке поняла, что снова теребит ожерелье, и убрала руку. Дурная манера, все это теребление и ковыряние. От этого она выглядит слабой. – Словно ты всегда во всем уверен, даже если ты сомневаешься до усрачки на каждом шагу.
Она оглянулась вокруг, удостоверяясь, что никто не смотрит, потом подняла на него взгляд.
– Я все правильно делаю, Трясучка? Скажи, что я делаю все правильно!
– Не дергайся, – отозвался он, искоса глянув на нее. – Это всего лишь суп.
– Не играй со мной, старый мудило, ты же знаешь, о чем я! Правильно ли я поступила с Изерн, с Гвоздем, с Черным гребаным Кальдером… – Она вяло махнула рукой в сторону Скарлингова трона и клетки со Стуром Сумраком. – Со всем этим?
– У тебя Долгий Взгляд, кому и знать, как не тебе, – отозвался он.
– Это скорее проклятие, чем благословение, можешь мне поверить. – Она приложила ладонь к татуированной стороне своего лица, которая сейчас была холодной и влажной, и нетерпеливо потерла. – Я могу сделать вид, будто знаю, что впереди, но на самом деле он дает больше новых вопросов, чем ответов.
– Хотел бы я, чтобы у меня были какие-нибудь ответы. Говоря по правде… – Он наклонился и шепнул ей на ухо: – Всю свою жизнь я только и делаю, что болтаюсь от одного провала к другому.
Рикке подняла взгляд на его изуродованное лицо:
– А поглядеть на тебя, так и не скажешь.
Она снова поймала себя на том, что возится с ожерельем, и с сердитым возгласом заставила себя снова убрать руку.
– Просто иногда… мне хочется, чтобы я по-прежнему была кем-то, кто не имеет никакого значения.
– Для меня ты всегда имела значение. – Она ощутила на своем плече тяжесть его руки и была благодарна ему за это. – Только одно я могу сказать тебе наверняка: что бы ни произошло, я буду рядом.
Она накрыла его ладонь своей, и набрала в грудь воздуха, и выдула его с облачком пара. Они стояли вместе у входа в замок Скарлинга, глядя, как талая вода капает с арки.
Оттепель
Кап-кап-кап… Холодная вода капала Клеверу на голову, на плечи, на спину, пробиралась сквозь каждый шов, щекотными струйками сбегала по холодной, липкой коже.
– Чертова капель, – пробормотал он, хмуро глядя вверх на ветви деревьев.
Однако дождь был лишь еще одной из житейских неприятностей, которые он был не в силах предотвратить.
– Мы могли бы выйти из-под деревьев, – буркнул Хлыст.
– Это да, но тогда нам пришлось бы иметь дело с грязью. – Клевер покачал головой и поскреб ногтем грязное пятно на штанах. Напрасный труд, поскольку они все равно окажутся заляпаны при первой возможности. – Чертова грязь. Худшее, что есть на войне.
– Хуже смерти? – спросила Шолла, которая последние полчаса была занята своей не имеющей ни конца, ни смысла задачей: отрезать от куска наитончайший ломтик сыра, какой только возможен.
