– Капрал Танни прятал меня в своем, э-э…
– Борделе? – подсказала Вик.
– Туда явились сжигатели. Мне пришлось выбираться через окно.
– Должно быть, окна там большего размера, чем мне представлялось.
– Мне действительно пришлось протискиваться. – Горст недоуменно нахмурился. – Меня обвиняют в том, что я роялист.
– Ну, вы как-никак возглавляли королевских телохранителей при двух королях. Каких еще роялистов вам надо?
– А что насчет вас?
– Я делала грязную работу при двух архилекторах. Я выросла в лагерях… – Мгновение она сидела с открытым ртом, не зная, как продолжать. – В таких местах учишься держаться с победителями.
– В таком случае что привело вас на сторону проигравших?
Хороший вопрос. Уж кто-кто, а она пострадала от старого режима больше многих других. Старый режим украл у нее детство и юность, отобрал семью. Казалось бы, никто больше нее не должен радоваться его падению! Но вот она рискует жизнью, чтобы его реставрировать.
– Я по горло сыта зрелищем людей, которых сбрасывают с Цепной башни. И к тому же мне нравится король Орсо.
Странно, что она так сказала. Она ведь почти не знала этого человека. Если не считать нескольких слов благодарности, когда она вернулась из Вестпорта. И руки, положенной на ее руку, в подвалах Допросного дома. Неужели этого было достаточно, чтобы завоевать ее поддержку? Возможно, Глокта был прав. Возможно, ей действительно отчаянно необходим хоть кто-то, кому можно быть верной.
– Пока что вы можете остаться здесь. Сомневаюсь, что вас станут искать в нескольких сотнях шагов от Народного Суда. К тому же у них и без вас хватает, за кем гоняться. Кажется, им вообще все равно, кого казнить, до тех пор, пока есть очередь.
– Что вы делали в той таверне? – спросил Горст.
– Не доверяете?
Он не ответил. Видимо, в вопросах безопасности короля начальник стражи не склонен доверять никому.
– Мне передали вот это. – Она с гримасой вытащила из-за пояса пакет и положила его на стол. – Драгоценные камни. От сестры короля, из Сипани. С их помощью мы собираемся подкупить стражу у городских ворот.
– Неужели алчность до сих пор в ходу?
Она фыркнула.
– Люди до сих пор люди…
В дверь громко постучали. Встретив взгляд Горста, Вик поднесла палец к губам – излишний жест, поскольку он и так почти ничего не говорил. Прильнув к стене, он беззвучно вытащил свой короткий клинок, длиной в предплечье, блеснувший в свете свечи безупречно отполированной сталью.
Итак, та дюжина сжигателей, которых она ожидала, оказались умными ребятами и дождались, пока она придет домой, прежде чем нанести ей визит. Скривившись, она нагнулась, вытащила из-за голенища нож и тут же спрятала его за своим предплечьем.
– Иду! – оживленно отозвалась она, двигаясь по коридору и чувствуя, как сердце грохочет в ушах.
Она открыла дверь, пытаясь сделать вид, будто невиновна ни в чем, будто у нее не сломаны ребра… На нее накатила головокружительная волна облегчения, и тут же – головокружительная волна боли, когда она слишком глубоко вздохнула.
– Огарок! Что такое? У меня гости.
Он стоял в холодном вечернем сумраке, глядя на нее во все глаза.
– О тебе ничего не было слышно пару дней. Я беспокоился. А потом… ну, в общем… услышал голоса…
– И, по-твоему, единственная причина, по которой мужчина может осквернить мой порог, это попытка меня убить? – Она передвинулась, загораживая дверной проем. Это было несложно: дверь была узкая. – У нас всех есть свои потребности, Огарок.
На его лице появилось удивленное выражение, затем сменившееся легким замешательством, очевидно, при мысли о том, что у нее могут быть потребности.
– А-а… Понятно.
– Я ценю твою заботу.
Он продолжал стоять, уставившись на нее. Вик взмахнула кончиками пальцев, практически прогоняя его:
– Ты можешь идти.
И она закрыла дверь плечом. Какое-то время она стояла, прислонясь к стене, держась за бок и осторожно дыша – не слишком мелко, не слишком глубоко. Потом вернулась по коридору обратно, скользнула мимо Горста и подошла к окну, слегка приоткрыла ставень и выглянула в щелку, удостоверяясь, что Огарок действительно ушел.
– Вы ему не доверяете? – тихо спросил Горст.
– Я никому не доверяю.
Почему-то ей было проще сказать себе это, чем признаться, что она не хочет подвергать мальчишку опасности. Она наблюдала за его сгорбленной фигурой, бредущей по снегу, пока он не скрылся за углом. Проклятье, до чего же он похож на ее брата!
Она взглянула на Горста, на слабый отблеск света на его изборожденном морщинами лице, на клочок чахлой бороды и пучок свесившихся на лоб сальных волос.
– Так, значит, мы двое представляем собой надежду нации? – Держась за бок, она осторожно опустилась обратно на стул. – Да помогут Судьбы Союзу!
Скандальное разоблачение
– Только поглядите, в каком они состоянии, – брюзжал Орсо, которого вели мимо новых статуй на аллее, прежде носившей имя Королей.
Ударившие морозы, теперь сменившиеся сырой оттепелью, не были к ним милосердны. У одной из гигантских матерей-кормилиц уже отвалился нос; его бесформенные куски валялись вокруг пьедестала. Кроме того, сомнительные трещины окружали также ее бюст. Скорее всего, он отлетит в следующую очередь, размозжив голову какому-нибудь незадачливому прохожему. Раздавленный гигантскими сиськами – кажется, именно так Танни всегда хотел закончить свой земной путь?
– Ризинау привез из Стирии какую-то скульпторшу, чтобы их переделать, – сообщила Хильди, хмуро глядя вверх, – но ее сбросили с Цепной башни вместе с ним. Так что им пришлось подрядить на это дело простых каменщиков.
– Ах да…
Он смутно помнил, что этот вопрос как-то обсуждался представителями в суде. Какой-то молодой провинциальный самородок яростно кипятился: «Профессиональный скульптор – это аристократическое излишество! Нет такой задачи, с какой не справился бы честный работяга из Союза!»…
Орсо надул щеки:
– Клянусь Судьбами, они даже разрушить ничего толком не могут.
– Вы хотите сказать, что скучаете по старым изваяниям? – спросила Хильди.
Орсо открыл рот, собираясь ответить, но замолчал. Как и со многими другими вещами в эти дни, он испытывал по этому вопросу безнадежно смешанные чувства. Лорд Хофф однажды назвал статуи на аллее Королей «величайшим сокровищем Союза», прославляющим все, что есть и было благородного. Они поистине были чудом света – для тех, чьим идеалом является патриотическое чванство.
Вот только те статуи, разумеется, тоже были беззастенчивым надувательством, парадом своекорыстия и самодовольства (в котором Орсо тоже предстояло когда-нибудь занять место), где алчных палачей превозносили за их сострадание, мстительных милитаристов – за их терпимость, безрассудных бездельников – за их внимательность и заботу. И словно задавая тон этому беззастенчивому искажению правды, Байяз, величайший бесстыдник и вор в истории, был в буквальном смысле вознесен на пьедестал на обоих концах аллеи – за все, что он дал Союзу…
