Онлайн книга «Стеклянная женщина»
|
– Ослепнешь, если будешь так смотреть, – сказала наконец Роуса. Бьяртюр нахмурился. – Прикуси язык, Роуса. И оставь моего сына в покое. – Доброго дня, Бьяртюр. Вот бы и дальше стояла такая же хорошая погода. Уголки его губ приподнялись. – Заносчива, как всегда. Ты губишь Паудля. – Я ему скажу… – Ты скажешь ему, чтобы он держался от тебя подальше. – Он взрослый мужчина и волен сам распоряжаться собой. – Увы, это не так. Им распоряжаешься ты. Скажи ему держаться от тебя подальше. – Ты не можешь приказать мне… – Могу и прикажу. Ты строптива и себялюбива, и тебе слишком долго позволяли творить все, что заблагорассудится. Уже и слухи по всему селу ходят, что ты моего сына приворожила. Я могу подтвердить, что это сущая правда. Пускай люди твой дом обыщут, авось найдут руны и прочие сочинения. Роуса заставила себя посмотреть в глаза Бьяртюру, который не сводил с нее свирепого взгляда. – Ты не посмеешь… – Однако голос ее дрогнул. Бьяртюр шагнул ей навстречу. Все в ней кипело, но она держалась стойко. – Ты хоть видела, как Паудль нынче выглядит? – прорычал он. – Видела? Роуса удивленно уставилась на него. – Ты хочешь… – Мальчишка совсем иссох. Отощал, как древко метлы. – Я… – Роуса опустила глаза. – Я не заметила. – Куда там, – ехидно процедил Бьяртюр. – Ты была слишком занята собой и даже не заподозрила, что мой сын голодает, чтобы ты могла набить себе брюхо. – Я… Я скажу ему, что он должен есть и отдыхать. – Скажи ему, что он должен держаться от тебя подальше. Ты его погубишь. Роуса заклинала небо, чтобы Бьяртюр ушел, но он приблизился еще на шаг. От него несло горьким дерном и кислым потом. – Bóndi из Стиккисхоульмюра подыскивает себе жену. Ему и строй глазки. Роуса раскрыла рот от изумления. Бьяртюр воздел руки к небу. – Он богат. Он будет слать твоим родичам деньги и провизию. Превозмогая дрожь в ногах, Роуса выпрямилась. – Я не глупа, дядюшка. Твой корыстный расчет… – Ты могла бы всем нам помочь, Роуса. Зима будет суровой, и многие умрут. – Он прочистил горло и сплюнул на землю. – Подумай об этом. Он развернулся и побрел вниз по холму. В его сутулых плечах и хромающей походке Роусе почудился призрак Паудля – того, каким он может стать. Если выживет. Йоун провел в Скаульхольте около трех недель – торговал кое-где в окрестностях, присматривался. Присматривался он ко всему. Многие сельчане – большей частью те, у кого были дочери на выданье, – зазывали его к себе на постой, однако он отказал им и, несмотря на ночной холод, расположился прямо на улице, на склоне холма. Каждый день, спускаясь к речке за водой, Роуса проходила мимо него. Она не улыбалась, не махала ему рукой и не хихикала, как прочие девушки, а шла с опущенной головой. Под его взглядом по ее коже пробегал холодок. Снова и снова она припоминала предостережение Бьяртюра. Возможно, он был прав. Возможно, ей надо выйти за этого богача, и так будет лучше для всех. Ну нет! С какой стати ей идти за чужака? С какой стати расставаться со всем, что ей дорого? Как-то ночью Сигридюр зашлась в таком страшном приступе кашля, что ее платок окрасили алые брызги, и тогда Роуса поняла: все решилось само собой. Наутро, увидев Йоуна, бредущего к церкви через поля, она сделала глубокий вдох, окликнула его и ускорила шаг, чтобы поравняться с ним. Йоун остановился и повернулся к ней. – Зима снова обещает быть лютой. Она поглядела на траву. Под ледяным взглядом его голубых глаз все внутри нее сжималось. Не то чтобы это был страх – и все же она беспокойно переминалась с ноги на ногу. – Ты, должно быть, скучаешь по пабби. Он был добрым человеком. – Благодарю вас. Это правда. Вы знали его? – Мне довелось однажды повстречать его на альтинге. Он был очень набожен и радел о своей пастве. Епископы бывают жадные, но твой пабби был скромен. Роуса кивнула. – Полагаю, он гордился бы своей дочерью. Она пересилила себя и ничего не ответила. Женщинам надлежит молчать и повиноваться мужчинам. Он улыбнулся и, сощурившись, посмотрел на нее. – Ты сама смиренность, Роуса Магнусдоуттир. Она кожей чувствовала его взгляд. Роуса поймала себя на том, что рассматривает его руки: толстые веревки вен, сильные пальцы. Она вздрогнула и стиснула шерстяную юбку. – Нравится ли тебе быть покорной? – тихим голосом спросил Йоун. Она тщательно взвесила каждое слово: – Гордыня – это грех. Господь сказал: не гордись [6]. Он сделал шаг ей навстречу. – Ты славная женщина. Тело его источало жар, и Роуса поежилась, но превозмогла себя и с улыбкой взглянула ему в глаза. Они двинулись дальше, и по дороге Йоун так красноречиво описывал красоты Стиккисхоульмюра, что под конец на губах у нее почти ощущался привкус соли, а в ушах раздавались крики тупиков. Время от времени она учтиво выражала восхищение. Мама говорила, что мужчины нуждаются в обожании. Он держался с ней все более непринужденно и с улыбкой перечислял свои богатства: белье у него изо льна, хлеба и мяса в избытке, а кухня и baðstofa целыми днями щедро отапливаются торфом. – У меня есть все, о чем только можно мечтать, – сказал он. – И все бы хорошо, только мне одиноко. В Библии сказано, что женщина была создана для мужчины, кость от костей моих и плоть от плоти моей [7]. Синева его глаз была непроницаема. Его ладонь скользнула по щеке Роусы, потом легла ей на плечо, горячая и тяжелая. У Роусы перехватило дыхание. Йоун спрятал ее руку в своих ладонях, посмотрел на ее запястье. – До чего хрупкие косточки. Словно у птички. – Он переплел ее пальцы со своими. – Я окружу тебя заботой, Роуса. Слышишь меня? Глядя на него широко раскрытыми глазами, она кивнула. – Я стану посылать съестные припасы твоим родичам в Скаульхольт. – Он стиснул ее ладонь. Она невольно охнула. Он склонился к ее уху и прошептал: – Соглашайся. Она вздохнула и закрыла глаза. Тьма внутри нее широко распахнула пасть, но Роуса решила не думать об этом и растянула губы в улыбке. |