Онлайн книга «Бегство в мечту»
— Ты же был… Около десяти минут у тебя отсутствовал пульс, — сглотнув, сообщил врач. — Я думал, что ты… Первый раз в жизни так ошибся!.. Как себя чуствуешь? Кто я — помнишь? — Петрович, — тихо спросил Туманов. — Бог есть? — Не знаю, — ответил удивленный врач. — Я — атеист, так что, наверное, нет… — Сейчас ты ошибся во второй раз, — сообщил ему Туманов и потерял сознание. Окончательно он пришел в себя только на больничной койке, в полковом лазарете. Просторный шатер, оборудованный под медпункт, был рассчитан на двадцать человек, но сейчас вмещал все пятьдесят. Наиболее тяжело раненые были распределены по ближайшим больницам, находясь в специально отведенных для солдат внутренних войск палатах. В полевых шатрах лежали с переломами, контузиями, и прочими, не требующими серьезного хирургического вмешательства травмами. Туманов, по убеждению врачей, «легко отделался». На нем не было ни переломов, ни порезов, и даже синяки можно было пересчитать по пальцам. Только военврач Скоробогатов, первым осматривавший Андрея после травмы, каждый раз при встрече удивленно качал головой: — Разные видел чудеса. Но чтоб человек через десять минут после того, как у него пропал пульс, сам по себе пришел в себя и без последствий — такого видеть не приходилось. Слышал о «клинической смерти» разное, но с подобным встречаюсь впервые. На расспросы о виденном «там», он только пожимал плечами, отмахиваясь от назойливо пристающего к нему с требованиями объяснений Туманова: — Теоретически можно предположить, что здесь сыграло роль давление на глазное «яблоко». Нажми пальцами себе на глаза — и увидишь такой же свет. Разговор?.. Сны ведь бывают каждую ночь… А вот туннель… Из всего слышанного мной, ты первый описываешь его так подробно. Обычно просто представляют себе, что летят по «трубе» и попадают в «центр солнца». — Значит, я не первый увидел подобное? — удивился Туманов. — Э-э, — махнул рукой старый врач. — Коли первый — так я б и не поверил. У нас такая отрасль науки, что «изучение человека после смерти» не предусмотрено. Умер — и умер. Чего ж там изучать, коли умер?.. Вот, правда, американцы, те ставят эксперименты, изучают. Даже неоднократно взвешивали умирающих и даже заявили, что душа существует и весит три грамма. — Значит, душа все-таки существует? — недоверчиво покосился на него Туманов. — Я таких заявлений делать не берусь. Фактов мало. Нельзя неизведанное нашей логикой мерить. Это то же, что аппендицит зубилом и молотком удалять. Может — есть, а может — нет… Но ты столкнулся с чудом. — Невелико чудо, — проворчал Туманов. — По башке дали, в живот сапогом заехали, вот «звезды» из глаз и посыпались. Драка как драка. Мы — их, они — нас. Отличается только размерами. А в хорошей драке синяки не «штуками», а «дюжинами» считают… Но здесь есть логическая неувязка… Как атеист и комсомолец, я должен был видеть дедушку Ленина, ласково улыбающегося и приглашающего меня в «светлый коммунизм»… Где я и где Бог? Значит, это было что-то другое… Впрочем, сейчас о другом речь. Сами говорите: я здоров, в полном порядке… Что зря бока отлеживать? Отпустили бы, а?.. Врач тяжело вздыхал и отходил. Через две койки от Туманова с забинтованной головой и загипсованной рукой лежал Кулагин. При первой же возможности Туманов договорился с соседом и устроил земляка поближе к себе, чтобы коротать дни вынужденного безделья беседой. Но обычно легко вступающий в разговор еврей был на редкость мрачен. — Может и прав был отец, — сказал он как-то Андрею. — Россия опять больна, ее бьет озноб. Страна сильная, на ноги все равно поднимется, но в такие минуты нужно быть подальше, чтоб не заразиться. Какая же это «демократия»? Кучка преступников захватила страну, разделила ее богатства и безнаказанно творит произвол дальше… А народ молчит… За что мы здесь воюем? За страну? Или за интересы олигархов? — Не знаю, — честно ответил Туманов. — У меня оба деда воевали. Один- разведчиком на Волховском фронте, другой — морским офицером в Кронштадте… Они — знали, потому и победили… А я…Но я не дезертир. Скоро закончиться служба, тогда буду делать выбор сам. — Да, зря они думают, что от нас ничего не зависит, — с тихой ненавистью сказал Кулагин. — Вседозволенность лишает ума, не хуже шизофрении… Я ведь не уеду… и страну не отдам… — А кстати, почему ты не уехал? — спросил Туманов. — Ведь возможности есть. — Не хочу. Понимаю, что глупо, но не хочу. Я здесь родился. Это моя страна… Я тебе никогда не говорил, но я ведь верующий. — Иудей? — Ты все же законченный комсорг, — вздохнул Кулагин. — Вечно путаешь горячее с зеленым… Я — христианин. Как Апостолы, как Богоматерь… Они ведь тоже были евреями… Я — православный. А православие — душа России. Куда я отсюда уеду? — Из-за этого у тебя были разногласия с отцом? — догадался Туманов. — — Как сказала одна поэтесса: «Не с теми я, кто бросил землю на растерзание врагам, их грубой лести я не внемлю, и песен им своих не дам»… Можно было бы уехать, а потом, когда все кончится, вернуться и помочь… Но есть в этом что-то такое, от чего вспоминается Коперник. А я всегда больше любил Джордано Бруно. Я хочу быть победителем, а не политиком. Каждый еврей — политик от природы, а вот победителя в себе нужно выращивать и воспитывать. — Вся штука в том, что победить и погибнуть мало. Нужно победить и выжить. — А я чем здесь занимаюсь? — удивился. Кулагин. — Лежишь в бинтах и философствуешь. — Это тоже опыт. Когда мудрый переносит несчастье, оно делает его добрее. Озлобляются глупые. Евреи — мудрый народ. Нас гонят постоянно, потому мы и становимся спокойными и мудрыми. — Вот, — довольно констатировал Туманов. — Что бы вы без нас делали? Были бы — как все… А так — мудреете и набираетесь жизненного опыта. — Ну и юмор у тебя!.. Как у командира отряда осназа… — Да просто надоели вы со своими проблемами расизма и шовинизма. Армяне о расизме, азербайджанцы о расизме, белорусы и украинцы — туда же… Кто из нас больше всех об этом кричит? Вот я — русский. Ты слышал когда-нибудь, чтоб я заявлял, что я — самый лучший? Или что ты — хуже меня? — Ты не кричишь об этом потому, что тебя это не коснулось. Был бы ты евреем… — У тебя комплекс неполноценности. — Выработанный вами. — Тьфу на тебя! — Вот оно! Вот! И после этого говорит об уважительном отношении к евреям! Шовинист! На соседних койках солдаты заходились от хохота, слушая их диалоги. Пару раз забегал Пензин. Явно смущаясь «внеслужебным проявлением чувств», оставлял яблоки на прикроватной тумбочке и передавал письма от матери. — Как отряд? — интересовался Туманов. Пензин недвусмысленно вертел ладонью возле уха и отшучивался: — Как после взбучки. Кто глаз лечит, кто нос, кто ухо… Нам с ребятами больше всех повезло — мы только слышали о вашей «заварушке» по рации, но до нас не добрались. Все самое плохое досталось вам. |