Книга Лучшие рассказы, страница 35 – Нил Гейман

– Нет. С кем же?

– С Мерил и Дастином.

– Мы говорим о Мерил Стрип и Дастине Хоффмане?

– Ну да.

– А откуда тебе это известно?

– Люди говорят. Это ж Голливуд. Понимаешь?

Я кивнул, как будто понимаю, но на самом деле ничего не понял.

Люди говорят, что книги пишутся сами по себе, и это ложь. Сами по себе книги не пишутся. Для этого требуются и мысли, и поиски, и ломота в спине, и заметки в блокноте, а времени и работы – вообще немерено.

Правда, к «Сынам человеческим» это не относится; эта книга была написана сама по себе.

Нам, писателям, непрестанно задают вопрос: «Откуда вы берете ваши идеи?»

Ответ на него таков: из всего сразу. Вещи находят друг друга. И внезапно, когда соединяются верные компоненты, получается – абракадабра!

Началось с того, что практически случайно я посмотрел документальный фильм о Чарльзе Мэнсоне ^[19] (он был записан на видеокассету, которую мне передал друг, где, помимо него, были вещи, которые я действительно хотел посмотреть): там была запись первого ареста Мэнсона, когда все думали, что он невиновен и что правительство просто придирается к хиппи. И там, на экране, был человек с харизмой, красивый оратор-мессия. Ради такого не то что в ад босиком побежишь – ради такого убьешь.

Начался судебный процесс, и через несколько недель красавец превратился в еле волочащего ноги, с бессвязной речью, похожего на обезьяну человека с вырезанным на лбу крестом. Как бы то ни было, гениальная личность исчезла, ее не стало. Но ведь прежде была.

Далее было показано, как бывший сокамерник с тяжелым взглядом говорил: «Чарли Мэнсон? Послушайте, да это же посмешище. Ничто. Мы над ним потешались. Понимаете? Он ничто!»

И я согласился. А ведь было время, когда Мэнсон еще не был харизматичным лидером. Я подумал о благодати, о чем-то данном свыше, чего он вдруг лишился.

Я жадно досмотрел документальный фильм. И тогда, комментируя черно-белые кадры, человек за кадром что-то сказал. Я перемотал, и он сказал это снова.

Так пришла идея. Так появилась книга, которая возникла сама по себе.

А сказал он следующее: младенцы, рожденные женщинами «Семьи» от Мэнсона, были разосланы по детским домам, и по суду каждому дали имя, конечно же, совсем другое, не Мэнсон.

И я подумал о дюжине двадцатипятилетних сыновей Мэнсона. О даре свыше, полученном ими, всеми одновременно. Двенадцать юных Мэнсонов, во всем своем великолепии, со всего мира направляющихся в Лос-Анджелес. И одной дочери, тщетно пытающейся помешать им объединиться и, как будет сказано на четвертой стороне обложки, «осознать их ужасающее предназначение».

Я писал «Сынов человеческих» как одержимый: через месяц я закончил книгу и отправил своему агенту, которую здорово удивил («Ну, это не совсем то, что вы обычно пишете, дорогой мой», – ободряюще сказала она), и которая впервые продала мою книгу с аукциона много дороже, чем я предполагал. (Гонорара, вырученного за остальные книги, три сборника изящных, полных аллюзий странных историй о призраках, едва хватило, чтобы оплатить компьютер, на котором они были написаны.)

А затем, вновь на аукционе, права на ее экранизацию были куплены Голливудом. Книгой заинтересовались три или четыре студии: я заключил договор со студией, которая предложила мне написать сценарий. Я чувствовал, что фильма не будет, что они с этим не справятся. Но тут из моего аппарата стали извергаться факсы, это было поздно вечером, и большинство были подписаны неким Дэйвом Гэмболом; наконец однажды утром я подписал контракт в пяти экземплярах, увесистый, как кирпич; а несколько недель спустя мой агент сообщила, что пришел первый чек и билеты в Голливуд, на «предварительные переговоры». Это было похоже на сон.

Билеты были в бизнес-класс. И в тот момент, когда их увидел, я понял, что это не сон.

Так что в Голливуд я оправился в первом салоне аэробуса, жуя копченую лососину и имея при себе еще тепленьких «Сынов человеческих» в твердом переплете.

Итак, завтрак.

Мне сказали, как понравилась моя книга. Имен этих людей я не уловил. У всех мужчин либо борода, либо бейсболка, либо и то и другое; женщины на удивление привлекательны, но в каком-то абстрактном смысле.

Заказ делал Джейкоб, он же и платил. Он объяснил мне, что предстоящая встреча – простая формальность.

– От твоей книги мы без ума, – сказал он. – А зачем было покупать права, если бы мы не хотели снять по ней фильм? Зачем заказывать тебе сценарий, если не ради того своеобразия, какое ты можешь привнести в проект? Твоей самости.

Я очень серьезно кивнул, словно литературная самость была результатом моих целенаправленных длительных усилий.

– Такое придумать. Такую книгу написать. Ты просто уникум.

– Один из самых-самых, – сказала то ли Дайна, то ли Тайна, а возможно, Динна.

Я поднял бровь.

– И что от меня потребуется?

– Восприимчивость, – сказал Джейкоб. – И позитивность.

Дорога на студию заняла примерно полчаса. На маленькой красной машине Джейкоба мы въехали в ворота, и Джейкоб принялся выяснять отношения с охраной. Я решил, что он тут недавно, и у него еще нет постоянного пропуска.

А когда мы въехали на территорию, выяснилось, что у него нет и парковочного места. Я и сейчас не понимаю, почему: судя по его же словам, место для парковки так же непреложно свидетельствует о статусе на студии, как подарки от императора определяли статус придворного в древнем Китае.

Мы проехали по улицам странно плоского Нью-Йорка и припарковались перед огромным старым банком.

Еще десять минут пешком, и я оказался в конференц-зале, где Джейкоб и все, с кем мы завтракали, ждали кого-то еще. В суматохе я не уловил, кто это был и чем он или она интересен. Достав экземпляр своей книги, я положил ее перед собой, как оберег.

Кто-то вошел. Это был высокий, остроносый, с острым подбородком человек со слишком длинными волосами, словно, похитив кого-то много моложе себя, он стащил у него волосы. Как ни странно, родом он был из Австралии.

Он сел.

Посмотрел на меня.

– Давай, – сказал он.

Я глянул на своих новых знакомых, но ни с кем не встретился взглядом, они отводили глаза. И тогда я начал говорить: о книге, о сюжете, о концовке – взрыве в ночном клубе, где хорошая дочка Мэнсона подорвала всех остальных. Или думает, что подорвала. О том, что всех сыновей Мэнсона мог бы сыграть один актер.