Книга Эти бурные чувства, страница 37 – Хлоя Гонг

Выйдя из своей комнаты, Маршал поднял руки, чтобы сложить их на груди, и его замызганная рубашка, задравшись, обнажила живот, исполосованный шрамами, оставшимися от ножевых ранений.

Венедикт уставился на них. Его пульс участился, затем пришел в норму и снова участился, когда он понял, что Маршал заметил его взгляд.

– У тебя стало больше шрамов. – Он быстро пришел в себя, хотя у него горели щеки. Он наверняка вспомнит этот неловкий момент перед сном, пытаясь уснуть. Прочистив горло, он спросил: – Откуда они берутся?

– Шанхай – опасный город, – туманно ответил Маршал и ухмыльнулся.

Похоже, он пытался бравировать, но Венедикт нахмурился. Его всегда одолевало множество мыслей сразу, все они требовали внимания, и он всякий раз выбирал одну, ту, которая была особенно настоятельной и громкой. Когда Маршал скрылся в кухне и начал открывать дверцы шкафчиков, Венедикт остался стоять перед дверью своей студии, погрузившись в раздумья.

– По-моему, это интересно.

– Ты все еще разговариваешь со мной?

Венедикт торопливо прошел по коридору на кухню. Маршал вынимал сковородки и кастрюли, держа во рту веточку сельдерея. Венедикт даже не спросил его почему. Надо думать, этот малый грызет сырой сельдерей без всяких на то причин, просто так.

– А с кем еще я могу говорить? – откликнулся Венедикт, взгромоздившись на кухонный стол. – Ведь этот город становится все более опасным, правда?

Маршал вынул веточку сельдерея изо рта и взмахнул ею, показывая на Венедикта. Но тот молчал, и Маршал бросил веточку в мусорное ведро.

– Да ладно тебе, Веня, я просто шучу. – Маршал чиркнул спичкой и зажег газ. – Этот город всегда был опасным. Это средоточие грехов, сердце…

– Но разве ты не заметил? – перебил его Венедикт. – Как часто в последнее время мужчины в кабаре взбегают на сцену и пристают к молодым танцовщицам? Как они вопят на улицах, когда рядом оказывается слишком мало рикш, чтобы хватило на всех? Казалось бы, теперь, когда в Шанхае свирепствует этот психоз, количество посетителей в кабаре должно уменьшаться, но ночные заведения остались единственными, которые платят моему дяде без задержек.

В кои-то веки Маршал ответил не сразу, ему нечего было сказать. На губах его играла едва заметная улыбка, но в ней сквозила грусть.

– Веня. – Маршал заговорил было по-русски, но несколько раз замолкал, словно не находя верных слов, и в конце концов перешел на свой родной язык. – Дело не в том, что город стал более опасным, а в том, что он изменился, стал иным.

– Иным? – переспросил Венедикт, тоже перейдя на корейский. Все эти уроки не прошли для него напрасно, и, хотя у него был чудовищный акцент, говорил он свободно.

– Это помешательство уже свирепствует повсюду. – Маршал достал из сумки, стоящей у его ног, веточку кинзы и начал жевать ее. – Оно распространяется как чума – поначалу все случаи происходили у реки, затем оно проникло в центр города, а теперь людей везут в морг из особняков на окраинах. Те, кто хочет уберечься от него, остаются в своих домах, запирают двери, закрывают окна. А те, кому на все это плевать, те, кто страстен и горяч, те, кто любит то, что ужасно, – Маршал пожал плечами и взмахнул руками, подыскивая слова, – у них все просто зашибись. Они ходят куда хотят. Нет, город не стал более жестоким. Просто живущие в нем люди изменились.

Словно по сигналу послышался звон разбитого стекла. Маршал вздрогнул, а Венедикт просто повернулся, хмурясь. Они оба прислушались – вдруг это какая-то угроза? Затем последовали крики – кто-то в переулке ругался из-за долгов за аренду, значит, им незачем беспокоиться.

Венедикт спрыгнул с кухонного стола, закатал рукава, вышел в коридор, затем зашел в спальню Маршала и схватил его куртку.

– Все, пошли, – сказал он, вернувшись на кухню.

– О чем ты? – воскликнул Маршал. – Я же готовлю еду!

– Я куплю тебе поесть в уличном ларьке. – Венедикт бросил ему куртку. – Сегодня нам надо найти того, кого поразило это помешательство, но кто по-прежнему жив.

* * *

Маршал и Венедикт несколько часов бродили по территории Белых цветов, но все напрасно. Они знали, что переулки являются рассадником помешательства, поэтому они и выбрали для поисков именно этот лабиринт, с которым оба были хорошо знакомы. Но вскоре им стало ясно, что от их усилий мало толку, тщетно они останавливались и прислушивались к слабым шорохам, вдыхая узнаваемый запах с оттенком металла. Дважды они спешили туда, откуда доносился такой шорох, но оба раза это оказывались крысы, обнюхивавшие окровавленные трупы умерших людей.

Если же в очередном переулке не было трупа, то было молчание. И везде лежали горы мусора, потому что жители были слишком напуганы, чтобы уносить его далеко. Венедикт почти испытал облегчение, когда они снова вышли на торговую улицу, вернувшсь в мир, где слышались разговоры уличных торговцев и тех, кто покупал у них товар. Вот он, настоящий город, настоящий Шанхай, а в его переулках теперь обитают лишь призраки, пустые оболочки прежней жизни.

– Выходит, мы только зря потратили время, – сказал Маршал и поглядел на свои карманные часы. – Ты расскажешь Роме о том, что у нас ничего не вышло?

Венедикт состроил рожу и подул на руки, пытаясь их согреть. Было еще не настолько холодно, чтобы носить перчатки, однако воздух стал зябким.

– А куда он вообще подевался? – спросил он. – Ведь заниматься решением этой задачи мы должны были вместе.

– Он наследник банды Белых цветов, – ответил Маршал, убирая часы в карман. – А значит, он может делать все, что пожелает.

– Ты же знаешь, что это не так.

Маршал вскинул брови, и они оба замолчали, растерянно уставившись друг на друга, хотя теряться им случалось нечасто.

– Я хочу сказать, – поспешно поправился Венедикт, – что он должен отчитываться перед своим отцом.

– Ах, вот оно что, – протянул Маршал. На лице его было написано некоторое смущение, что было для него необычно, и, видя это, Венедикт тоже почувствовал себя не в своей тарелке. У него засосало под ложечкой, и ему захотелось взять свои слова назад, чтобы вновь увидеть на лице Маршала привычную беззаботность.

– О чем ты? – спросил он.

Маршал покачал головой и расхохотался. Венедикт тотчас расслабился.

– На секунду мне показалось, будто ты хотел сказать, что он больше не наследник.

Венедикт поднял глаза на серые облака.

– Нет, – сказал он, – я имел в виду не это.

Но в глубине души они оба знали, что лишь немногие Белые цветы прилюдно демонстрируют верность Роме. А остальные помалкивают, ожидая, что будет дальше – укрепит ли Рома свои позиции, подтвердив свое право наследовать отцу, или же он будет отодвинут на задний план тем, кого приблизит к себе господин Монтеков.

– Может, пойдем домой?