Книга Свои и чужие, страница 40 – Евгений Мисюрин

— Тёща будет рада, — задумчиво проговорил я.

— Мама тоже жива?

— Ань, ты не знала, что они здесь, что ли?

— Неа, — она совершенно по-детски помотала головой. — Папа говорил, что мы с ним одни остались, но ничего не уточнял. А я знаешь, как боялась спрашивать? — она подняла ресницы и снова посмотрела на меня совершенно детскими глазами.

— Почему?

— Гена, ты дурак? Кто же хочет услышать, что его мама умерла?

— Ну тогда радуйся. Жива она, в Новой Одессе обитает. А Жанна со мной.

— В кратере? — Аня хитро улыбнулась.

Я кивнул.

— Гена, не ври.

— А я и не вру. Мы с ней живём в месте, которое называется «Кратер Сухова», это в Дагомее. У нас там дом и шахта.

— Сухова? Это тебя что ли?

— А что? — я гордо расправил плечи. — Нельзя уже моим именем что-нибудь назвать?

— Тоже мне, Америго Веспуччи.

— Просто географический объект зарегистрировал я, его и назвали в честь первооткрывателя.

— Ну ты даёшь. А я до сих пор не верила, думала, вы с Серёжкой меня разыгрывали. А он? Он правда сторожем работает?

— По совместительству.

— Я знала!

— Но! — я многозначительно поднял палец. — Учти, что Бобёр не сможет обеспечить тебе такой уровень жизни, какой давал папа.

— Гена! — Аня аж зажмурилась. — Не напоминай. Я ещё в Америке поняла, что была просто дура. Как же меня Жанка после всего ненавидеть должна.

— Ваш пломбир с вишнёвым сиропом…

Официант подкрался незаметно, и мы оба вздрогнули, когда на стол опустилась металлическая, как в детстве, вазочка с мороженым. Следом за ней, но уже возле меня последовала вторая.

— Ваш шоколадный с орехами.

Мы благодарно кивнули, а Аня посмотрела на бедж и сказала:

— Спасибо, Уильям.

Разговор прервался сам собой. Я с удовольствием ел мороженое, и смотрел на Аню. Она от души наслаждалась каждой ложкой. Лицо её светилось от блаженства.

— Любишь мороженое?

Девушка только кивнула, на прерывая своего занятия. И лишь когда вазочка опустела наполовину, с сожалением посмотрела на остатки подтаявшего лакомства и пояснила:

— Ужасно по нему соскучилась. Когда в рабстве была, мне пломбир даже снился. Просыпаюсь, а на языке вкус ещё с минуту держится.

Внезапно она посмотрела на меня и попросила:

— Геночка, дай мне десятку. Пожалуйста.

— Ещё что ли заказать?

— Нет, хочу Жанне телеграмму отправить. Попросить прощения.

— Поясни.

— Понимаешь, я, когда в Америку приехала… В общем, думала, в рай попаду. А там… Джереми учится, ему работать некогда. У меня ни профессии, ничего. Он даже жил с друзьями на кампусе. А когда приехал с молодой женой, надо было уже квартиру снимать. Мне пришлось в официантки идти. Ты не представляешь, как я плакала. Дома-то их и за людей не считала, халдеи, строила каждый раз, как в ресторан приду. И вдруг сама на том же месте. Представляешь? — она зачерпнула ложечкой растаявшего мороженого, тщательно её облизала, и продолжила:

— Жили не то, чтобы впроголодь, но бедно. А тогда мне казалось, вообще нищенствуем, хуже всех существуем. А потом Джереми отучился, и его в Даллас забрали. Оказывается, ему фармацевтическая фирма учёбу оплачивала, пришлось потом отрабатывать. И я, как хвост, за ним. Позже, правда, втянулась, да и муж стал нормально зарабатывать. Но своё отношение к людям я тогда крепко пересмотрела.

Я молчал, давая девушке выговориться. Она даже не столько это сейчас мне рассказывала, сколько выстраивала для себя модель отношений с людьми, систематизировала внутреннюю ценностную шкалу. И в этот момент лучше было дать Ане завершить процесс. Наконец, она подняла на меня глаза, и просительным тоном произнесла:

— Потому и хочу попросить прощения у Жанны.

— Ань, почта уже закрыта. Завтра сходим.

Вдруг она посмотрела на меня донельзя удивлённо и задала вопрос, который я уже долгое время крутил в голове:

— Гена, ты тогда сказал этому немцу, ну Фогелю, что едешь встречать сестру жены. Но я же здесь.

Я глупо кивнул.

— А кого мы встречаем?

— Этот вопрос я задаю себе с того момента, когда ты рассказала, кто такая. И ответа не вижу.

— Тогда зачем нам туда ехать?

— Ань, как минимум, за документами. Мне, например, не улыбается всю жизнь носить чужую фамилию. Да и тебе пора бы сменить свою на девичью. Или ты хочешь остаться Ивановой?

— Какая разница! — она непринуждённо махнула рукой. — Всё равно потом на Боброву менять.

— Серьёзное заявление. А жених в курсе?

Она снова по-детски помотала головой.

— Тогда может, тебе стоит сначала ему телеграмму дать? Что-то типа «Бобёр, я соскучилась».

Мы синхронно улыбнулись.

— Гена, не заговаривай мне зубы. Кого мы встречаем?

— Сам пока не знаю. Пойдём, лучше, в магазин, пока открыто, хоть платье себе какое-нибудь купишь.

В путеводителе мы нашли представительство Фисса в Порто-Франко, расплатились, и отправились на шопинг пешком. Жара уже спала, и гулять по улице было одно удовольствие.

В магазине Аня тут же нырнула в круговорот одёжных вешалок, а я обошёл здание, и постучал в заднюю дверь. Долгое время никто не открывал, но я был настойчив, и минуты через три в щель просунулась всклокоченная, небритая голова.

— Чего надо? — спросила голова по-русски.

Выглядел приоткрывший так, будто пил неделю не просыхая. Выдавали его глаза — трезвые и серьёзные.

— Привет передать Серёге Боброву.

— Мужик, ты не туда попал. Здесь магазин. Иди вон, в почтамт. У них радио есть. Там и передай. А мы что? Если только платье можем дать померить.

— Жаль. Я всего лишь хотел передать привет Бобру от Струны.

— А кто такой Струна?

В ответ я показал АйДи на имя Сухова.

— Заходи, — коротко скомандовал сторож и представился: — Роман.

На этот раз я попал в радиорубку. Ни ожидаемого ключа, ни чемоданчика радистки там не было. Монитор, клавиатура, мышь, под столом гудел системный блок, над столом мигала огоньками панель.

— Диктуй, — скомандовал Роман.

— Бобру от Струны. Энн Баглер и есть Анна Карпович. Кого ждём — неизвестно.

Он набрал текст едва ли не быстрее, чем я его произнёс.

— Тут подождёшь?

— Рома, я Бобра в Нью-Дели оставил. Он сказал, что в Лумумбу вернётся с караваном, но не сказал, когда.