Онлайн книга «Милый Ханс, дорогой Пётр»
|
И догнал он начальство, по коридорам длинным пометавшись, – из кабинета вышли, никуда не делись, вот они. Но вроде как вдруг размножились, среди своих теперь еще чужие были, и военный даже с ними, генерал. Шли по коридору быстро, молча, и Кабыш скромно в хвост им пристроился. Но тут свои, за чужими семеня, будто почувствовали и оглядываться стали, знаками недовольными его останавливать, от процессии отрезать. А потом, не вытерпев, один развернулся и в обратную сторону грозно пошел – к Кабышу прямиком, к нему. И это секретарь был. – Ты здесь чего? – На пожар. – Потушили когда, герой? Да нет, улыбался уже секретарь, зря инструктора напугал. И за плечи даже по-свойски его обнял, повел. Постарше был, но тоже молодой. – Ладно, Валерка. Я сам до такой степени пересрал с этим атомом мирным, прямо себя не помнил. Это ж такое могло, чего нам головой вообще не понять, да? Невозможно, и лучше человеку не надо вот такое… Кранты, Валерка, до сих пор трясет, чуешь? – Да. – А ты вроде спокойный. – Нет. Очки у секретаря и впрямь от волнения запотели. Но вел и вел упорно Кабыша по коридору в обратную сторону, на выход, объятие железным было. И прошли они мимо пожарных опять к проходной, жизнь обратно отматывая. И секретарь все шаг ускорял. Но вздыхал уже с облегчением: – Отбой, Валерка, всё. Бак, конечно, жахнул у них, СУЗ этот аварийный, не без того. И рады малость плюнули, как водится. Но реактор нормально, главное. Реактор, понимаешь ты, нет? Чуть не бежал уже секретарь, Кабыша за собой тащил. Еще на ходу подбадривал: – Ты это… Ты поспи иди, а утром ко мне на свежака, с праздниками надо шевелиться или как? Кросс, концерт там, мероприятия, чего у нас после митинга, надумал? – В общих чертах. – Ничего не отменяется. – Да ясное дело. – Наоборот. Вроде теперь реабилитироваться за атомщиков должны, это тоже понятно? – Утром как штык! – не сомневался Кабыш. Секретарь сам его за ворота вывел, только там отпустил. – На трибуне на праздник со мной встанешь, заметано? – Спасибо, Сергей Петрович. – Под трибуной свое отходил, считаю. – Да. – Отбегал! – засмеялся секретарь, шутку приберег. – Кросс три километра за начальством… Рекордсмен, ёлки! Кабыш тоже смеялся. – Ну, чего не идешь? Иди. Можешь даже шагом. Расходясь, они еще обернулись разом друг на дружку. И Сергей Петрович пальцем на всякий случай погрозил. * * * Пошел, вернулся – и прежним своим маршрутом, за секретарем, конечно, по пятам, спину его из виду не теряя. А когда терял, все равно шага не сбавлял, будто след невидимый уже был для него по всей АЭС прочерчен. По коридорам Кабыш, по лестницам вверх-вниз нюхом волчьим до конца самого – и в укрытие станции попал, в бункер. Дальше не было пути, тупик, а ему дальше и не надо было. Дверь потянул тяжелую и внутрь проскользнул, всё. Сразу и не понял, куда нос сунул, и пожалеть не успел. – Город спасать! Эвакуировать! Сейчас прямо! – Так Москва! Их отмашка! Не дают, нет! – И чего нам, значит? Вот чего нам? – Ждать комиссию. Самим не рыпаться. – Стронций в воздухе, плутоний с цезием прямиком в щитовидки, букет! Диффузия на большие расстояния… на город! Это как? – А пострадавшие на блоке аж бурые все, загар ночью, как из Сочи, смертники… дозы летальные… и не рыпаемся? – И панику не сеем, главное. Панику! – Бак рванул СУЗ, версия? И реактор цел? И фон нормальный с ядерным загаром? Так всю субботу и будем? – А как еще? Ну как? У Москвы когда на поводке? – Дышать, есть, пить… жить нельзя! Да вообще, может, Хиросима! – Ну-ка, истерику отставить! – Знаем только мы, понятно? Только мы знаем. Вот которые здесь! А хода назад у Кабыша не было, всё. Ушел бы, как вошел, исчез скорей, да только руки, ноги – вдруг паралич. Так и стоял, глаза вытаращив. – На хер все мероприятия отменить, загнать народ по домам! – Суббота, выходной. Жизнь отменить? И голос наконец раздался громкий. Чуть не шепотом между собой начальники, а тут голос: – Ты еще Нагасаки скажи! В сторонке там человек сидел, сразу не разглядеть. И встал, когда время пришло, и первого же из компании выдернул, кто под руку попался: – Был там? Наверх поднимался? На блок? – Никак нет! – Сам видел? Глазами своими? Что реактор разрушен, ты видел или нет? Секретарь ему как раз попался, Кабыша лукавый наставник: – Признаки налицо все! – На лице все! На роже у тебя! Наверх марш! Доложишь! На блок! Пошел! Среди своих и чужих человек, видно, главный самый был. Со стола бумаги взял, листал спокойно. – На двести пятьдесят рентген зашкал? А чем вы это, собственно… что за такие приборы детские? Нормальных приборов нет на станции? Подчиненные оправдывались: – Непроектная авария. – И чего? – И склад завалило. Главный человек встал посреди бункера и молчал. И сам себе под нос сказал в тишине, улыбка даже проскользнула: – А такого не может быть. Не может. Он не взрывается. Надежность стопроцентная. Реактор безаварийный, суки. И всё, пошло-поехало. Бумаги в ярости швырнул, по полу разлетелись. Схватил кого-то, и опять секретарь ему под руку, трясти стал: – Безаварийный! Безаварийный! Безаварийный! Душу вытрясал. И как спичку поднес – все друг на дружку сразу в отчаянии бросились, себя не помнили, кричали, и генерал, за кобуру без толку хватаясь, компанию растаскивал, с ног сбился. Главный самый, толстое тело переломив, стоял уже, за сердце держась. И вдруг человека увидел перед собой на полу, очнулся: – Кто? Кабыш за бумагами на карачках ползал. Поднимать сразу бросился, рефлекс сработал. – Кто, кто такой? Все тоже очнулись вслед за начальником, возню прекратили и дышали тяжело: чего такое это было?! Секретарь, полуживой, очки разбитые с полу по частям собирал. – Да свой, наш это… его в дверь, он в окно, падло! Нашего горкома инструктор! Главный начальник на Кабыша смотрел: – Варежку ты это… завяжи теперь, всё! Чего мы здесь сейчас такое! |