Онлайн книга «Милый Ханс, дорогой Пётр»
|
– А чего, чего? Нет, чего ты? Силы разом вдруг ушли, пошатнулся он, и кашель долгий придушил. И всё, уже сам по себе секретарь стал, ничего не замечал, и никто ему больше не нужен был. В сторонку попятился, и рвота пополам согнула, наизнанку себя выворачивал. Кашель Сергея Петровича долго еще инструктор за спиной слышал. У него сил прибавилось только, будто у начальника последние забрал. И ноги хитрые опять бежали, всё бежали и кренделя выделывали, когда за людей по пути хватался, прячась. И женщина какая-то заверещала в его объятиях. Рыбаки с мест своих насиженных оглядывались, не понимали. Они сидели как сидели, за всю ночь и не сдвинулись, в берег вместе с удочками вросли. И осветило солнце улицы-стрелы, домов панели в геометрии строгой. И вспыхнул впереди ярко наукоград, новенький, как с иголочки весь. * * * Ход ночной такой набрал, что уж и не затормозить, казалось, было, не остановиться совсем. Но жизнь стреножила с утра, повязала мелочно, никуда не делся. В общежитии в комнату постучал: – А Вера где? – В душе. – А душ? – Направо. – Это от меня направо, как? Соседка с койки подмигнула лихо: – Налево иди, не ошибешься! И как путы на ногах, всё. По коридору Кабыш поплелся и возле женской душевой часовым встал, а купальщицы распаренные из дверей навстречу шли и шли. Удивлялись и халатики без спешки запахивали: – Кабыш Валик! Ты маньяк! И вот одну распаренную такую схватил он сразу, только высунулась. Ничем непримечательна была, в халатике тоже и с чалмой из полотенца еще на голове. По коридору поволок ее молча, опомниться не дал. И бежала женщина рядом, спотыкаясь и таращась, как он. В комнате сказал, когда вернулись: – Ты это… ты быстро. Одевайся. Быстро. И сам раздевать стал, наоборот. Это он, как мог, помочь пытался. Потому что совсем от напора такого растерялась и без движения стояла. И даже сама к нему подалась покорно, показалось. Затрещал халатик несчастный в руках неуклюжих, и соседка из комнаты выскочила, среагировала. Тискал все жертву инструктор, сам уже не знал, чего хочет, запутался. Но опомнилась женщина, в грудь кулачком его яростно ткнула, за слабость свою мстя: – Кабыш, ты чего? Нет, это чего вообще такое? С граблями своими! Ну-ка, юмора не поняла! Да ты откуда вдруг взялся? Еще синяки разглядела у себя на локтях и, всхлипнув, сама на него набросилась, молотила бессильно. Он и не загораживался, не имело значения. – Давай. Поезд сейчас. Она передразнила: – Вот сейчас прямо? – Да. Быстро. На вокзал. – Ой, бегу. И куда ты меня? Смеялась – и перестала вдруг испуганно. Потому что отразилось его лицо в ее лице. – Валик, что? Ну, говори? Что? Вытянул из себя: – Реактор грохнул. – Реактор? Нет, не выговорить было. – Он совсем грохнул. Ночью. Да. Взрыв. Атомный взрыв. Не поняла женщина, совсем растерялась: – И чего? – Радиация. Ты собирайся. Чем скорей. – Да, – только кивнула она уцелевшей чалмой. И догадалась: – А это вот что ночью они как раз свои испытания? Ну, плановые? На четвертом? – Как раз. Все посреди комнаты стояла, ни с места. – И не объявляют ничего, смотри, все в молчанку! А ты это откуда, Валик, секреты? По линии своей по партийной? – По линии, да. Засмеялась она: – Кривая линия какая! В женскую общагу занесло! – И закричала: – Нет! Валик! Ты думай, чего говоришь! Головой своей! Облучился, правда, что ли? Мозги расплавились? Да не может! Не бывает! Нет! Ведь если не выговорить было, так уж и поверить тем более. И на койку села, ладонями закрылась. – Боже мой! Словам не верила, только лицу его. – Валик, с ума не сходи, я сойду! И сошла, всё. По комнате металась. – Деньги! Так! Есть! Паспорт найти еще, паспорт! И полетело время у них одинаково, секунды скомканные. У нее, может, быстрей еще. Бегала по комнате чуть не голая, он не отворачивался. Забыли, что женщина с мужчиной. – Скорей, Вера! Давай! Скорей! Собралась и встала перед ним: – Нет паспорта! Нигде нет! И чего теперь? Как? Кабыш улыбнулся криво: – Полотенце зато на голове! * * * И в коридор они вырвались, побежали. А там на пути женщины заставой встали, поджидали. – А, попались! Это куда это вы? Какие-то не такие! И пробивались Кабыш с Верой с лицами ожесточенными, локтями всё да кулаками, и стражники их нежные охали обиженно. Но любопытство сильнее всё равно было. – Валик! Верочка! А чего такое? Вдруг вместе вы? И вслед еще одна прокричала: – Верок, а что сменами махнулись, не забыла? Ты смотри там, в ночь тебе! На улице за руку ее он на буксире потащил, локомотивом сам. – Нажмем! Провозились! Давай! Спросила, сзади каблуками цокала: – Валик, правда, а чего ты ко мне вдруг? И пробурчал Кабыш: – Сам не знаю! Прохожие шли уже, в выходной не спешили. Семействами целыми, с детьми. И на парочку, с утра резвую, оглядывались, удивляясь. А кто и отскакивал вовремя, чтоб под ноги не попасть, под копыта. Ведь правда затоптать могли, без дороги мчались, напролом. Но оказалось, человек еще с ними рядом бежит, и не заметили. – Валера, – стал он хвастаться, – ты смотри на меня! Нет, смотри какой! Сам не верю! Пан спортсмен! Рта, глупый, не закрывал в трениках своих растянутых. – Вот решил: сейчас или никогда! Утро! Воздух! Ложкой хоть! Морально-волевые, Валера! Сворачивали, отвязаться не могли. Только ходу за ними прибавлял, спаррингу радуясь: – Валера, ты там это, на ушко Петровичу, если что! Уж я так и этак! Хор с Заречья на праздник, а расселять куда? И ребята все хорошие, комсомольцы, так уж голову обломал! В рощицу с мостовой побежали, сквозь кусты напрямик. И отстал спортсмен, по ухабам поостерегся. И Вера задыхалась уже: – Валик, не могу я! Всё, всё! – Поезд! В обрез совсем! И тут за деревьями с пригорка реактор увидели. Будто сам к ним придвинулся, без ног шагнул вдруг. И все ухал недовольно, дымом черным плевался в ясный день. |