Онлайн книга «Милый Ханс, дорогой Пётр»
|
– Не очень, – засмеялась Мария. – Странно. Я был уверен в обратном. С неожиданной бодростью он вскочил с песка: – Пока ты у меня на крючке, научи плавать! Научи! – И для этого… – Что? – Для этого ты меня сюда притащил? – усмехнулась Мария. Плюмбум пожал плечами: – Конечно. Подходящий день, когда некому глазеть на мой позор. А ты думала? И тут небо затрещало, полил дождь. Они вошли в реку. Плюмбум как ребенок плескался на мелководье. Мария его поддерживала. Он бил по воде руками, поднимая снопы брызг, визжал, когда Мария отпускала и он шел ко дну. Потом был обратный путь. Лес, электричка, город… Но уже в лесу Плюмбум будто споткнулся на ровном месте, ноги у него подогнулись, он медленно опустился на хвою. Сидел, прислонясь к стволу, громко стуча зубами… – Перекупался, – определила Мария. – Пере, пере, пере, – простучал в ответ Плюмбум. Она волокла его на себе, продираясь сквозь кустарник. В электричке, уронив ей голову на плечо, Плюмбум вдруг некстати потянулся, приник к Марии, забормотал: “Мама, мамочка!” Она сидела не шевелясь очень долго, пока он вдруг сам не очнулся, не посмотрел на нее ясно: – Пусть отдаст бумаги и катится на все четыре стороны. Пусть отдаст и катится. И ты за ним! И больше мне не попадайтесь. Электричка тормозила, причаливая к перрону. Сидели втроем перед телевизором. Отец с Плюмбумом капитально, развалившись в креслах и подремывая, мать же, что называется, на кончике стула, то и дело покидая свое узаконенное семейное место. Можно сказать, она больше ходила, чем сидела, – кружилась по комнате, подражая движениям манекенщиц. По телевизору демонстрировали моды. Когда на экране появилась Мария в брючном костюме, Плюмбум слегка оживился, заерзал в кресле. Это, конечно, не осталось незамеченным. – Разделяю симпатии! – сказал отец. – Симпатии, но не восторги. – А я в восторге! – Мать, не отрывая взгляда от телевизора, ходила по комнате, повторяя движения Марии. – Твои симпатии перерастут в восторг, когда она прокукарекает, – сказал отцу Плюмбум. – Кто прокукарекает? – не поняла мать. – Вот она, она. – Вряд ли это входит в программу показа, – усомнился отец. – Не входит, но сегодня войдет! – сказал Плюмбум. – Нереально, Русик. – И тем не менее. Я ее об этом просил. Она в безвыходном положении. – Безвыходных не бывает! – заметила мать. – Бывает, бывает, – сказал Плюмбум. – Все бывает. Даже такое бывает, чего не может быть! И тут Мария вдруг раскрыла рот и издала звук, очень странный и впрямь напоминающий “кукареку”. – Халтурщица, – проговорил Плюмбум. Мать споткнулась, так и замерла, глядя в телевизор. – Все слышали? – сказал Плюмбум. – Что все слышали? – спросил отец. – Она прокукарекала. – Разве? – Да вот только что! – Тебе показалось, – сказал отец. – Показалось, – подтвердила мать. Родители смотрели на сына с доброжелательным любопытством, прощая фантазии. Отец, как мог, пытался его утешить: – Желаемое за действительное называется. Мираж. Очень хотел увидеть – и увидел. – Не должно войти в привычку, Русик! – предупредила мать. – Эта безобидная привычка становится небезобидной чертой характера! Ты меня понял? Отец подвел черту дискуссии: – Нет, Русик. Манекенщицы не кукарекают, этого не может быть. Не может быть, потому что не может быть никогда! Плюмбум смотрел в телевизор. Мария с дежурной улыбкой демонстрировала моды. Шли по перрону вдоль поезда. Мария тащила за руку карапуза. Плюмбум нес чемодан. У вагона стали прощаться. Плюмбум вдруг сказал: – Подожди… А ведь этот поезд… он совсем в другую сторону! – А мне в другую сторону, – сказала Мария. – В другую. – Как? А Симферополь? – Нет-нет. – В чем дело? Ничего не понимаю, – удивился Плюмбум. – Ну, обстоятельства. Все переменилось. – Вот так вдруг… В один день? – Именно в один день. Мария поцеловала Плюмбума, забрала у него свой чемодан. – Странно! – сказал Плюмбум. – Прощай, мой повелитель. – Прощай, золотая рыбка! – пробормотал Плюмбум, недоумевая все больше и волнуясь, а Мария с карапузом тем временем скрылись в вагоне. Потом они появились в окне внутри вагона. Плюмбум подошел, встал перед Марией. Она смотрела на него с улыбкой, без выражения. Поезд тронулся, и тут Мария сделала странный жест, очень короткий. Скрестив пальцы, показала: решетка! Плюмбум по инерции повторил жест, снова получилась решетка… Он все понял. И сказал негромко, будто Мария должна была слышать за стеклом: – Это не я! Мария смотрела без выражения. Поезд набирал ход. Плюмбум шел все быстрее, потом побежал. – Не я, не я! – твердил он. – Его не должны были… в тюрьму! Не я твоего Шарика!.. – Ты, – явственно прошептали за стеклом губы Марии. – Ты. Карапуз напоследок показал язык… Перрон кончился, Плюмбум затормозил на краю. Поезд умчался. Потом он бежал по коридору штаба. Толкнул дверь, вошел. Седой сидел за столом под портретом, углубившись в бумаги. Он мельком взглянул на Плюмбума, ничего не отразилось на его лице. Плюмбум тоже молчал, застыв посреди кабинета. – Вы что-то хотели сказать, Чутко? – наконец проговорил Седой, не отрываясь от бумаг. – Нет. Ничего, – отозвался Плюмбум. – А я вам хотел сказать. По вашей информации приняты своевременные меры. Лица, подозреваемые в злоупо-треблениях, задержаны. Так что поработали не зря, спасибо вам… – Седой опять посмотрел на Плюмбума, который все не уходил. – Что-нибудь не ясно? Три лодки подплывали к берегу в предрассветной мгле. На берегу в камышах их поджидали люди в ватниках, куртках, вязаных шапочках и шарфах. Разные люди с одинаковым выражением терпеливого ожидания на лицах. Лодки причалили. Высадившихся на берег мгновенно обступили плотным кольцом. Вспыхнули факелы. Бодрый голос сказал в мегафон: |